Три желания, или дневник Варвары Лгуновой
Шрифт:
— Ты даже не представляешь какой, — тоскливо простонала я, наблюдая, что Веня вставать не спешит, сидит трет лодыжку и мотает головой.
Блин.
Вернувшись в комнату, я торопливо натянула на шорты с майкой джинсы с футболкой и поспешила на выход. Ну почти поспешила, рявканье Дэна: «Стоять, я с тобой!» задержали меня на пару минут.
Когда мы выскочили из подъезда, то Веня уже во всю держался за правую конечность, имел зеленоватый цвет и жалостно причитал на одной ноте с подвыванием
Дэн выругался и, приказав вызывать скорую, опустился перед Веней на колени. Вассерман же при этом попытался отползти с громким возмущением, что ЕМУ он ничего показывать не станет.
— Ты дебил?! — сосед психанул и, не слушая воплей, разрезал сверкнувшем в руках ножом штанину до колена.
Веня завопил еще громче, снова дернулся и неожиданно заткнулся, когда Дэн поднял голову и посмотрел на него.
— Скорей всего, перелом. Надо зафиксировать, — это было сказано уже мне спустя еще пару минут. — Варя, скорую вызвала?
— Да, скоро будут.
— Тогда дуй в квартиру за бинтами и ватой.
За ними пришлось смотаться мне, а вот, где Дэн достал фанерный лист, понятия не имею. Только к моему возвращению достал и до приезда скорой накладывал Вене шину, а потом расплачивался с водителем автовышки.
И все это время мы старательно игнорировали нытье Вассермана.
При чем ныл он больше о том, что принимать помощь от более удачного соперника «за сердце прекрасной Вареньки» унизительно и после такого позора остается только утопиться.
Короче, скорой мы были рады, а тому, что Веня вцепился в меня и заголосил, что без меня никуда он не поедет, — нет.
В общем, да.
Пять утра, скорая, приемный покой.
Звание «Рыцарь дня» Дэну можно было выдавать уже к половине седьмого утра, когда он встал между мной и примчавшейся Соломонией Яковлевной.
Я ее вообще не заметила, ибо досыпала на жесткой кушетке в коридоре, привалившись к плечу Дэна и ожидая результатов осмотра Вени. Сначала даже не поняла, куда делась моя пусть твердая, но удобная подушка.
А потом оглохла от «Ах, ты ж дрянь, мерзавка!!!» на все здание и увидела несущуюся на нас Соломонию Яковлевну. Черные кудряшки, выбившиеся из-под желтого платка, забавно подскакивали в такт шагам, ассиметричные полы кислотно-зеленого балахона, а платьем это я назвать не решалась, развевались.
Было б смешно, если б не было б так страшно, поскольку во взгляде Соломонии Яковлевны читалась жажда крови.
Моей.
— Мой Венечка из-за тебя, стервы такой…
Громоздкая сумка просвистела около моей головы, и пока я просыпалась окончательно, растерянно моргая, Дэн перехватил ее руку и сумку и меня загородил.
— Успокойтесь.
— Что?! Да ты кто такой?! — Соломония Яковлевна побагровела, склонила голову на бок, и вся подобралась, как петух перед боем.
— Жених, — даже не поведя бровью, равнодушно обронил мой сосед. — И это еще я должен спросить, какого ваш Веня все время лезет к моей невесте.
От подобного заявления Соломония Яковлевна опешила. Правда, ненадолго. Губы в презрительную насмешку сложились у нее быстро и протянули с непередаваемой интонацией:
— Невесте?
Дэн отвечать не стал.
Впрочем, Соломонии Яковлевне этого и не надо было.
— Да твоя невеста та еще ша…
— Рот закройте, — Дэн оборвал резко и так, что рот Соломония Яковлевна действительно закрыла, пусть и ненадолго, — и за Веней своим лучше следите. Варя, пойдем.
Мне скорее приказали, чем предложили, и в сторону выхода почти потащили. Осталось только ногами перебирать и на онемевшую Соломонию Яковлевну оглядываться.
Наверное, это был первый раз, когда ее кому-то удалось осадить.
Домой мы добрались к девяти, а в девять тридцать, нацепив брючный костюм и заколов волосы, я уже перестукивала каблуками по лестнице архитектурной академии.
На плече раскачивалась черная папка с моими творениями.
Сегодня экзамен по живописи.
Первый из двух.
Через два дня будет второй — рисунок.
И за полгода подготовки я не доросла до уровня людей, готовившихся к архитектурке с садика и занимавшихся по пять часов в день, и на курсы подготовительные я не ходила.
Не двух — и не годичные, потому что о том, что с этого года в академии будет введена пробная специальность «Реставрация произведений изобразительного и декоративно-прикладного искусства» я узнала только в ноябре.
Случайно, но этой случайности хватило, чтобы серьезно задуматься об уходе с истфака, а сданная в свое время литература лишь еще больше склоняла к подобному безумству.
Мне всегда была интересна реставрация, но… у нас ее не преподавали, а в Питер или Москву, бросив все, уезжать я не решилась и пошла на истфак.
Я ведь знала историю и любила. Впрочем, сейчас тоже люблю, но не с научной стороны. С научным и правильным подходом к изучению историю у меня, как оказалось, сложности.
Ладно, повторяюсь.
Если же, по существу, то скучая на очередной лекции в ноябре наткнулась на запись о наборе единственной и первой группы по реставрации, решила, что это намек свыше на мои размышления «если уходить, то куда», и начала готовиться к поступлению.
Только полгода — это не одиннадцать с плюсом лет, поэтому, оценивая свои шансы реалистично, следовало признать, что они, как бесконечно малая, стремятся нулю. И в отличие от математической последовательности этого нуля достигнут.