Три жениха на мою голову
Шрифт:
Оказавшись в такси, мы снова начали целоваться, мне хотелось занырнуть в это безумие поглубже и больше не выныривать. Я никогда не ощущала ничего подобного — страсть и исступление. Что-то на грани психического расстройства…
Потом мы поднимались в панорамном лифте чуть ли не на пятидесятый этаж, я стояла, прислонившись лбом к стеклу, а Федор обнимал меня сзади и что-то шептал на ухо. Я не понимала смысла его слов…
Мы вошли в его роскошный пентхаус, я сбросила туфли, хотела расстегнуть платье… Но Федор не
Вместо этого он отвел меня на кухню, заставил съесть какое-то безвкусное желе, сказал, что это поможет мне протрезветь. Я сказала:
— Я не хочу трезветь.
— А я не хочу пользоваться твоим состоянием, — ответил он, удивив меня до глубины души.
Я-то как раз хотела, чтобы он воспользовался!
Он закинул меня к себе на плечо и отнес в ванную. Стащил с меня платье, Снял с себя рубашку. И мы вместе оказались под душем. Я в белье, он — в джинсах.
Федор включил холодную воду, я начала вырваться.
— Тихо, тихо, — он обнял меня и крепко держал, не выпуская.
Холодная вода сменилась горячей, потом снова холодной. Я перестала дергаться. Обнимала Федора, когда было холодно. И продолжала обнимать, когда становилось жарко. Все закончилось вполне приятным теплым душем, после которого Федор завернул меня в пушистую махровую простыню и отнес на диван в гостиной.
Он ушел и вернулся в сухих джинсах, с чашкой чая.
Я к тому моменту сняла мокрое белье и сидела, нахохлившись и завернувшись в простыню. Взяла у него кружку и произнесла:
— Спасибо!
— Всегда пожалуйста, — ответил он и улыбнулся.
Его глаза… они совсем не дерзкие и не наглые. Просто пронзительные — до мурашек.
— Чай очень сладкий, — произнесла я.
— Так надо, — отозвался Федор.
Было так странно сидеть с ним вдвоем, пить чай, не подкалывать друг друга, не язвить и не ругаться. Это, наверное, самый тихий момент со времен нашего знакомства.
— Спасибо, что ты не… — начала я.
— Я джентльмен, — ухмыльнулся он.
Снова эта небрежная ухмылка. Как долго она сводила меня с ума, доводила до белого каления! Мне всегда хотелось стереть ее с его лица. Но только сейчас я понимаю, что сделать это лучше не оплеухой, а поцелуем.
Я хочу целовать эти губы. И хочу этого очень давно…
Федор не заставил меня снова самой делать первый шаг. Когда я допила чай, он сел рядом, обнял меня. Заглянул в глаза.
— Ты уверена? — спросил он.
— Абсолютно, — ответила я.
И мы снова бросились в объятия друг друга и слились в жарком поцелуе. Простыня соскользнула с моего плеча, я почувствовала на своей коже горячие губы Федора… Он был прав — я дикая кошка. Я кричу, кусаюсь и царапаюсь. Хотя никогда раньше я не делала ничего подобного. Я много чего не делала до той сумасшедшей ночи…
Через много часов, когда я уже засыпала, уютно устроившись на плече Федора, он произнес:
— Маруся, послушай…
— Я не Маруся! — фыркнула я.
— Ладно. Маришка. Послушай. Мне завтра утром надо будет уйти. Это очень важно, не появлюсь — сорвется огромный проект.
— Так иди…
— Пожалуйста, дождись меня. Я вернусь, как только смогу. Обещаешь?
— Обещаю.
Я не выполнила обещание. Не дождалась Федора. Я не хотела его видеть!
Это было самое кошмарное пробуждение в моей жизни. И даже не из-за головной боли. Черт с ней с болью! Это можно пережить.
Но как пережить постепенное осознание того, что все картины, вертящиеся в моей больной голове — правда?
Что вчера я, практически на глазах всего курса, изменила своему парню. И пусть у нас не все было гладко, пусть даже он обнимался с другими девчонками. Он все равно все еще был моим парнем… Как я могла? Как я пала так низко?!
В тот момент мне хотелось застрелиться, повеситься и утопиться одновременно. Чтобы уж наверняка. Я даже начала продумывать план: сунуть голову в петлю над ванной, держа в руках пистолет. Но потом поняла, что пистолета у меня нет. И что мне придется разгребать то, что я натворила. И жить с этим до конца моих дней.
Я выбралась из-под одеяла, сходила в ванную, устроив себе экзекуцию контрастным душем. Оделась.
И пошла к Егору. Я хотела покончить со всем этим как можно скорее. Может, мне станет хоть каплю легче, после того как он озвучит все, что я сама про себя думаю.
Это был очень тяжелый разговор. Хотя, наверное, лучше назвать его монологом. Потому что говорила я одна. Егор молчал.
Он стоял в своей прихожей, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди. Слушал меня и ничего не говорил. Лицо у него было каменное.
Лучше бы он меня ударил, чем это убивающее насмерть молчание!
Я призналась ему в измене (зачем? — он же сам вчера видел, с кем я уходила!) Назвала себя всеми похабными словами, что пришли мне в голову. Попросила прощения. И сказала, что ему не придется больше со мной встречаться. Я уезжаю домой.
Я вышла. Он закрыл за мной дверь. Аккуратно, даже не хлопнув.
Я доехала на такси до дома и начала собирать чемодан. Вспомнила, что у меня нет билета, купила. На ближайший рейс, через три часа.
Через полчаса, когда я, уже с чемоданом, стояла в прихожей, заявился Федор.
— Я никак не мог тебе дозвониться, — начал он, попытавшись меня обнять.
Я отстранилась.
А он заметил чемодан.
— Ты куда?
— Домой.
— Но… разве не здесь твой дом? Разве ты не прошла собеседование в компанию?
— Я еду домой.
— Маруся…
— Не называй меня так!
Вчера он постоянно произносил это имя. Сегодня оно царапало, как нож по стеклу.