Тридцать девять лет в почтовых ящиках
Шрифт:
Познакомившись в доме отдыха с двумя аспирантками Московской государственной консерватории, я загорелась желанием продолжить занятия музыкой, прерванные после девятого класса, поскольку, как мне объяснила мама, нужно было сосредоточить усилия для получения золотой медали. На первом же уроке моя молодая преподавательница Марина поинтересовалась, к чему я стремлюсь, возвратившись к занятиям музыкой после столь долгого перерыва. Без долгих колебаний я ответила: “Фантазия-экспромт” Фредерика Шопена”. У Марины слегка расширилась глаза, но, тем не менее, она мужественно ответила: “Ну что ж! Попробуем”. Однако до Шопена мне предстояло играть совсем другие произведения: гаммы, фуги, инвенции. Вот на двухголосных инвенциях Иоганна Себастьяна Баха и закончилась во второй раз моя музыкальная карьера. Я не смогла выучить их наизусть и благоразумно ретировалась к своим гироскопам.
Ещё учась
Теперь днём на работе я занималась гирокомпасами, а после работы стремглав летела к маме в Лихов переулок, чтобы обязательно поужинать перед вечерними занятиями, а потом мчаться в иняз на Остоженку. Само собой разумеется, я всегда опаздывала, и встречавший нас при входе старший преподаватель Бершадский язвительно произносил своё неизменное: “Always late” (“Всегда опаздываете”). Конечно, совмещать работу с учёбой было трудно: к вечеру голова уже плохо соображала. И один эпизод является ярким тому подтверждением. У нас был предмет – политика, который вёл молодой преподаватель Розенцвейг. Однажды он попросил меня перевести на слух фразу, в которой прозвучали слова “Pacific ocean”, вызвавшие у меня затруднение. Розенцвейг был вынужден трижды повторить это словосочетание, пока я, к своему стыду и ужасу, наконец, не поняла, что это означает “Тихий океан”. Зато теперь Тихий океан всегда со мной: здесь на его берегу, в Калифорнии, живёт моя дочь, и два месяца в году я не могу наглядеться на эту вечно волнующуюся, необъятную водную стихию.
Перед выпускными экзаменами в инязе предприятие предоставило мне оплачиваемый отпуск, и я смогла заниматься английским языком в дневное время. Результат не замедлил сказаться. И на этот раз, как и раньше, будучи отличницей в школе и в МВТУ, я рассчитывала на экзамене получить пятёрку, но не тут-то было. Бершадский припомнил мне и опоздания, и небезупречную успеваемость, и поставил мне оценку “хорошо”, хотя и добавил при этом: “She is not a bad student” (“Она не плохая студентка”), что, по-видимому, из его уст надо было воспринимать как комплимент.
Из нашей студенческой четвёрки в МГУ поступил только Женя Боданский, я же в течение всей своей научной карьеры ощущала недостаточность полученной в МВТУ математической подготовки. Однако занятия английским языком с преподавателями самого высокого уровня, помимо углубления знания языка, настолько обогатили меня как человека и так расширили моё представление о мире, что никогда, ни одной секунды я не пожалела об этом не предугаданном жизненном зигзаге. Со своей преподавательницей Ириной Тимофеевной Катагощиной, женщиной исключительно умной, высокообразованной, окончившей Институт иностранных языков и философский факультет МГУ, я до сих пор поддерживаю самые тёплые отношения. Одна из наших студенток, Таня Кривоногова, экономист по профессии и, как говорили о ней преподаватели, “девушка с врождённым оксфордским произношением”, по окончании учёбы в инязе работала в посольстве Великобритании.
Между тем, на работе тематика, связанная с гирокомпасами, была закрыта, и я стала заниматься другими вопросами. Мне поручили руководить дипломной работой выпускницы приборостроительного техникума Аллы Карелиной, приятной на вид девушки с нежным голоском. Темой её дипломного проекта был трёхстепенной гироскоп для системы танковой стабилизации. К приборам этого назначения не предъявлялись требования по ограничению веса и габаритов, как в авиации, поэтому этот прибор был большой, тяжёлый и достаточно грубый по точности. Алле нужно было разобраться в его конструкции и функционировании, что оказалось для неё совсем непростой задачей. Поскольку я оказалась довольно-таки строгой и требовательной наставницей, то несколько раз дело заканчивалось слезами, и мне приходилось уговаривать свою питомицу, что я не желаю ей ничего плохого. В итоге, на защите дипломного проекта Алла получила оценку “отлично”, и мы, долгое время работая в группе Юры Ушанова, оставались с ней в приятельских отношениях.
Коллектив нашего теперь уже отдела значительно вырос численно. По фотографиям, сделанным во время вечеринок, организованных у меня в квартире, можно судить о том, как мы одевались и какие носили причёски. В то время очень модными считались “халы” – начёсанные и уложенные пряди волос, напоминающие хлебобулочные изделия с одноимённым названием. Такая причёска была и у меня. Однако на этих фотографиях я вижу не всех членов нашей группы. Дело в том, что, если с выпускниками предшествующих лет мои отношения складывались удачно, то с молодыми специалистами последующих выпусков у меня порой возникали трения. Сейчас не могу даже вспомнить, на какой почве. Знаю только, что особое неудовольствие я вызывала у Юры Рогова, и он однажды недружелюбно высказался обо мне в присутствии Наташи Папушиной, позже ставшей Кулачкиной, которая по этому поводу дала ему резкий отпор. Наташа, как говорится, прошла проверку боем и впоследствии практически полвека была моей подругой. Год назад мне довелось встретиться с моими прежними сослуживцами по поводу одного весьма печального события, и все они показались мне такими родными, в том числе и Юра Рогов.
В течение продолжительного времени моя работа была связана с двухстепенным гироблоком. Я занималась его элементами: токоподводами и микродвигателями ДПР. Для экспериментального определения моментов тяжения токоподводов мне пришлось разработать специальное приспособление, в котором тарированный момент, создаваемый при закручивании струны, сравнивался с моментом тяжения токоподводов. Начальник лаборатории Николай Васильевич Гусев предложил новую схему подпайки токоподводов, позволявшую существенно снизить их жёсткость, или вредные моменты, действующие на чувствительный элемент прибора, что, в свою очередь, повышало его точность. Под руководством Николая Васильевича я вывела формулы жёсткости для различных вариантов закрепления токоподводов. Эта работа оказалась успешной. Получив расчётные формулы и проведя необходимые испытания, Гусев и я получили авторское свидетельство на новую схему расположения токоподводов в гироблоке, а позже эта работа стала частью моей кандидатской диссертации.
По поводу микродвигателей у меня сохранились незабываемые воспоминания. Для нашего прибора микродвигатели нужно было привезти из Чебоксар, где их производили на местном заводе. Руководство лаборатории отправило в командировку меня и техника Таню Блинову. Мне было двадцать восемь лет, Тане – двадцать. Когда мы прилетели в Чебоксары, я первым делом побежала к Волге, а Таня – в магазин за тряпками. Придя на следующий день на завод, мы узнали, что наши микродвигатели ещё не изготовлены. Мы стали просить местное начальство ускорить их сборку, но на заводе, как всегда, отсутствовали какие-то комплектующие. Денег, а, стало быть, и продуктов, у нас было всего на три дня. По истечении этого срока мы резко ограничили себя в еде и перешли на чай без заварки, который мы назвали “белые ночи”. Когда наше терпение лопнуло, я подошла к технологу цеха и попросила его ускорить сборку микродвигателей, без всяких задних мыслей добавив при этом фразу: “Родина вас не забудет”. Я, по наивности, да и время всё же было другое, действительно имела в виду Родину, во имя которой, а не только ради хлеба насущного, мы работали, а он воспринял мои слова совсем иначе и вечером после смены, чуточку хмельной, явился в номер нашей гостиницы. Мы оторопели и начали уговаривать его уйти, но он не хотел добровольно покидать наши апартаменты. Тогда мы обратились к нашим новым знакомым, тоже командированным, и один из них буквально спустил его с лестницы. Теперь уже я стала волноваться, не отразится ли наш отпор на сроках сборки нашего заказа, но, слава Богу, всё закончилось благополучно, и мы, наконец, улетели.
Эти наши новые знакомые оказались весьма занятными людьми. Один из них – Роман Свирский, видный мужчина, значительно старше меня – проявлял ко мне неподдельное внимание, так как ему было интересно общаться со мной. Вскоре Роман уехал на несколько дней, и мы продолжили общение со вторым молодым человеком, оказавшимся врачом. Не знаю, какие мысли бродили у него в голове, но сначала он не мог отдать предпочтение ни одной из нас. Он настойчиво прокладывал дорожку к нашим сердцам, и я, к этому времени уже бывшая в разводе с первым мужем, не устояла перед его настойчивыми и умелыми ухаживаниями.