Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются (сборник)
Шрифт:
– Никаких фокусов! – Он погрозил костлявым пальцем. – Помните, когда окажетесь на сцене, делайте в точности, что вам велено. Граф Олаф в течение всего акта будет держать в руке рацию. Если хоть что-нибудь себе позволите лишнее, он тут же даст знать в башню.
– Знаем, знаем, – с досадой отозвался Клаус. Ему уже надоело слушать одни и те же угрозы.
– Советую поступать как намечено, – повторил лысый.
– Не сомневаюсь, что так они и поступят, – сказал чей-то голос, и дети увидели парадно одетого мистера По в сопровождении миссис По. Он улыбнулся и подошел поздороваться с детьми:
– Мы с Полли хотели пожелать вам ни пуха ни пера. Я рад, что вы приспособились к жизни с новым отцом и принимаете участие в семейном начинании.
– Мистер По, – быстро проговорил Клаус, – мы с Вайолет хотим вам кое-что сказать. Очень важное.
– И что же вы хотите сказать? – отозвался мистер По.
– Да, дети, – вмешался возникший неизвестно откуда Граф Олаф, – что же вы такое хотите сказать мистеру По? – Блестящие глаза его пристально глядели на детей. В руке он держал рацию.
– Что мы ценим все, что вы для нас сделали, мистер По, – упавшим голосом произнес Клаус. – Вот и все, что мы хотели сказать.
– Само собой, само собой, – мистер По похлопал Клауса по спине. – Ну хорошо, нам с Полли пора занять наши места. Итак, ни пуха ни пера, Бодлеры!
И мистер По ушел. Граф Олаф подтолкнул детей в середину сцены. Там толпились актеры, разбегаясь по своим местам, отведенным им в третьем акте. Судья Штраус в уголке повторяла вслух нужные строки из свода законов. Клаус оглядел сцену, выискивая хоть кого-нибудь, кто мог бы им помочь. Лысый с длинным носом взял Клауса за руку и отвел его в сторону:
– Мы с тобой будем стоять тут весь акт. И не вздумай валять дурака.
Клаус смотрел, как его сестра в подвенечном платье встала рядом с Графом Олафом. Занавес поднялся. Из зала послышались аплодисменты, и третий акт «Удивительной свадьбы» начался.
Никакого интереса для вас нет, если бы я стал описывать, как в подробностях развертывалось действие этой пресной, в смысле скучной и глупой, пьесы Аль Функута. Пьеса никуда не годилась и для нашего повествования значения не имеет. Актеры и актрисы произносили очень вялые диалоги, передвигаясь в то же время по сцене. Клаус пытался встретиться с ними глазами, чтобы понять, можно ли ожидать от кого-нибудь помощи. Очень скоро он сообразил, что пьеса эта выбрана специально для осуществления злодейских замыслов Графа Олафа, а вовсе не за какую-то занимательность и для удовольствия публики. Клаус заметил, что зрители уже потеряли интерес к зрелищу и ерзают на стульях. Он перенес свое внимание на зал – не заметят ли оттуда, что на сцене творится что-то не то. Но человек с бородавками установил осветительную аппаратуру таким образом, что свет мешал Клаусу разглядеть лица, он видел только неясные очертания людей. Граф Олаф беспрерывно произносил очень длинные монологи, сопровождая их замысловатой жестикуляцией и гримасами. И ни один человек, судя по всему, не замечал, что все это время Граф Олаф не выпускает из руки рацию.
Наконец заговорила судья Штраус, и Клаус увидел, что она читает прямо из книги с законами. Глаза ее сверкали, лицо раскраснелось, это было ее первое в жизни театральное выступление, и в своем упоении она не замечала, что стала частью олафовского злодейского плана. Она говорила и говорила про Олафа и Вайолет, и как они будут вместе в болезни и в здоровье, в хорошие времена и в тяжелые, и всякое такое, что говорится тем, кто почему-либо решил пожениться.
Когда судья Штраус кончила читать, она повернулась к Графу Олафу и спросила:
– Согласны вы взять эту женщину в жены?
– Да, – ответил, улыбаясь, Граф Олаф.
Клаус заметил, как Вайолет всю передернуло.
– А ты, согласна ты взять этого человека в мужья? – Судья Штраус повернулась к Вайолет.
– Да, – ответила Вайолет.
Клаус сжал кулаки. Его сестра сказала «да» в присутствии судьи! Как только она подпишет официальный документ, брак станет законным. И вот уже судья Штраус взяла бумагу у одного из актеров и протянула ее Вайолет, чтобы та подписала ее.
– Ни с места, – пробормотал лысый, и Клаус, думая о Солнышке, висящей на верхушке башни, замер, не смея шевельнуться, и только следил за Вайолет. Та взяла протянутое ей Графом Олафом длинное гусиное перо. Расширенными глазами она смотрела на договор, лицо ее побледнело, а левая рука, когда она подписывала бумагу, дрожала.
Глава тринадцатая
– А теперь, дамы и господа, – Граф Олаф выступил вперед и обратился к публике, – я хочу сделать заявление. Показывать спектакль дальше нет смысла, цель его достигнута. Вы видели не сцену из пьесы. Мой брак с Вайолет Бодлер абсолютно законен, и теперь я распоряжаюсь ее состоянием.
В публике ахнули, некоторые актеры в изумлении переглядывались. Видимо, не все знали о замысле Графа Олафа.
– Этого не может быть! – вскричала судья Штраус.
– Брачный закон здесь очень прост, – заметил Граф Олаф. – Невеста должна только сказать «да» в присутствии судьи – а вы и есть судья – и подписать брачный договор, а все присутствующие, – Граф Олаф обвел рукой зрительный зал, – являются свидетелями, что она это сделала.
– Но ведь Вайолет еще ребенок! – воскликнул кто-то из актеров. – Ей еще не полагается выходить замуж.
– Полагается, если согласен ее законный опекун, – возразил Граф Олаф. – А я, будучи ее мужем, еще и законный опекун.
– Но эта бумажка не официальный документ! – возмутилась судья Штраус. – Это просто театральный реквизит.
Граф Олаф взял у Вайолет лист и передал его судье Штраус:
– Если вы посмотрите внимательно, то увидите, что это официальный бланк из муниципалитета.
Судья Штраус быстро пробежала бумагу, потом прикрыла глаза, глубоко вздохнула и глубокомысленно наморщила лоб.
«Интересно, – подумалось наблюдавшему за ней Клаусу, – у нее такое же выражение лица, когда она исполняет свои обязанности в суде?»
– Вы правы, – сказала она наконец, обращаясь к Графу Олафу, – к сожалению, этот брак действителен. Вайолет ответила «да» и поставила свою подпись. Да, вы ее муж, а потому имеете полное право распоряжаться ее состоянием.
– Этого быть не может! – послышалось из зала, и Клаус узнал голос мистера По. Тот взбежал по ступенькам на сцену и взял из рук судьи Штраус бумагу. – Это какая-то немыслимая чепуха.