Тридцатая любовь Марины
Шрифт:
Разыскав брошенные тапочки. Марина сбегала к соседке.
– Только ты сразу не трать, Мариночка, – нравоучительно склонила голову набок Вероника Евгеньевна, протягивая сложенную пополам десятку, – Кушать у тебя есть что?
– Бабуля на неделю наготовила.
– Держи в холодильнике, а то прокиснет в момент…
– Я знаю, теть Вер.
Марина купила на Петровке три пачки серебристого, покрытого изморозью эскимо, одну съела, запивая ледяной, бьющей в нос газировкой, две других
Сунув шоколад с мороженым в холодильник, пошла в ГУМ, толкаясь в потной толпе, купила Верке пластинку Караклаич, голубую шапочку для купания и капроновые чулки.
Пухлой веснушчатой Вере исполнялось пятнадцать, Марина была на полмесяца старше…
– Мы уже все скомбинировали! – похвалилась Вера, распахивая дверь и с треском вырывая зубами из яблока добрую треть, – Навай… пноходи…
– Прожуй, подавишься, – усмехнулась Марина, перешагивая обитый войлоком порог.
– Угу…
Они прошли в комнату, посреди которой посверкивал стеклом накрытый стол. На кухне что-то громко жарилось и в чаду мелькала оплывшая фигура Вериной мамы.
– Ух ты, платье милое какое. – проговорила Вера, глотая и слегка кривя смешливые губы, – Софи Лорен, прямо..
Марина опустилась на диван, стала распаковывать большой сверток.
Она была в белом, матерью сшитом платье, волосы перехватила белой лентой, слегка напудрилась из фарфоровой пудреницы и подкрасила губы бабушкиной розовой помадой.
– Эт что, мне все? – хихикнула Вера, присаживаясь рядом.
– Тебе. Держи.
Марина сунула ей пластинку.
– Эт кто?
– Караклаич.
– Во, спасибо. Давай заведем…
– И вот еще, погоди…
– Шапочка! У меня нет, как раз…
– И вот. Тоже тебе.
– Ну, Маринк, куда мне столько…
– А главное – гляди… закрой глаза…
Вера сморщилась и отвернулась, тряхнув длинной косой.
Марина положила ей на колени небольшой альбом для марок.
– Ой. Марин, спасибо…
– Расти большой, не будь лапшой… вобщем, поздравляю…
Марина чмокнула ее в щеку и пошла на кухню:
– Здрасьте, теть Наташ…
Тяжело дышащая туша в фиолетовом халате повернула к Марине красное лицо с едва различимыми щелками глаз:
– Мариночка, здравствуй… Ишь ты, красивая какая сегодня. Уехала бабушка?
– Уехала.
– Надолго?
– Недели на две.
– Во, благодать-то! – утробно заквохтала туша, лихо переворачивая шипящие в масле антрекоты, – А не страшно?
– Что я, маленькая что ли…
– Молодец. Ты проходи к Вере, тут угарно…
Шесть часов наступили быстро.
– Ну вот, – яростно шепнула Марине Вера, с грудой подарков выходя из весело болтающего коридора, – Сеструху
– И что?
– Да ничего, старуха ведь…
– А сколько ей?
– Двадцать три…
– Кошмар…
Когда вошла ОНА, Марине вдруг стало зябко и весело.
Глаза их встретились, улыбка сошла с красивого лица Марии, черные дуги бровей дрогнули:
– Аааа… это наша знаменитая пианистка?
– Очень знаменитая, – смеясь, пробормотала Марина.
– Мария, – она подошла ближе и мягкие пальцы крепко сомкнулись вокруг Марининых.
– Марина.
– Какие у тебя красивые подружки, Вер.
– А я что, некрасивая? – хихикнула Вера.
– И ты тоже…
Она была худая, как и Марина, но тело отличалось большей неподвижностью, движения его длились плавно и размеренно.
– Можно мне здесь?
– Конечно.
Мария села напротив Марины и время окостенело, комната, стол. лица девчонок, – все стягивалось к этим черным пристальным глазам, к красивому. слегка надменному рту…
Марина не понимала что с ней происходит.
Выпили сидра, пришли мальчишки, принесли сухого.
Выпили невкусного сухого.
Уплыла Веркина мать, стемнело, кто-то завел Дина Рида, кто-то плюхнул в Маринину тарелку огромный клин торта, кто-то, дурачась, заговорил голосом Райкина, а пристальные глаза все смотрели, смотрели, словно нанизывали на два черных луча.
– Ты давно играешь? – спросила она сквозь хриплый голос Дина Рида.
– С детства, – улыбнулась Марина, разглядывая ее индейское лицо, обрамленное прямыми блестящими волосами.
– Нравится музыка?
– Конечно.
– А что больше?
– Бах и Шопен.
Мария кивнула и положила в рот кусочек печенья. К торту она не притронулась.
– А я тебя у Тани никогда не видела. Даже и не знала, что у нее такая взрослая сестра.
– Правильно. Я тут не живу. Так, приезжаю иногда..
Ее руки неторопливо ломали печенье:
– Ты с родителями живешь?
– С бабушкой. Но она шас уехала. К маме. В Ленинград.
Рука с печеньем остановилась на полдороге к губам:
– Как же она тебя оставила?
– А что такого. Я не маленькая.
– Справляешься?
– А чего там. Я все умею.
– Молодец. Я вот до сих пор готовить не научусь.
– Почему?
– Муж избаловал.
– Он хорошо готовит?
– Да. Лучше любой бабы.
– Ты давно замужем?
– Три года.
– Хорошо быть замужней?
Мария усмехнулась, лениво потягиваясь:
– Ничего хорошего.
– Почему?
Мария неторопливо подняла из-за стола свое гибкое тело:
– Когда выйдешь замуж – поймешь. Пошли покурим на лестницу…