Тридцатилетняя война
Шрифт:
Смерть короля Швеции действительно придала новые силы династии Габсбургов. Все надежды теперь семейство возлагало на двух принцев, представителей молодого поколения. Тактичный, учтивый и благоразумный кардинал-инфант, которому было чуть более двадцати лет, брат Филиппа IV, вошел в доверие к Оливаресу [959] и стал правителем в Нидерландах. Его предназначали для церкви, еще в детстве сделали кардиналом, и принца всегда раздражали ограничения, которые это обстоятельство накладывало на получение удовольствий и реализацию амбиций. Ему все же удавалось с толком использовать те крохи свободы, которые предоставляло его духовное положение [960] . Когда он принял правление в Нидерландах, эрцгерцогиня сразу же попросила его по возможности отказаться от ношения церковных одеяний, поскольку кардиналы в роли статхаудеров вызывают неприязнь в Брюсселе [961] . Это вполне устраивало кардинала-инфанта, и с того времени на портретах он изображался без пурпурной мантии и пурпурной биретты, его
959
Relazioni dagli Ambasciatori, Spagna, I, p. 658.
960
Loc. cit.
961
Lonchay and Cuvelier, II, p. 659.
Однако в его внешнем облике не было никакой бравады. Кардинал-инфант досконально изучил военное искусство и намеревался прибыть в Нидерланды во главе внушительной армии. Более того, его войско должно было пройти по земле, через Германию, и очистить Рейн от врагов.
Второй надеждой семьи был кузен кардинала-инфанта эрцгерцог Фердинанд, король Венгрии и Богемии, муж сестры кардинала, инфанты Марии. Это он, сгорая от энтузиазма и оптимизма, просил отца-императора назначить его, а не Валленштейна главнокомандующим имперских армий. За это время он успел сколотить партию, враждебную и Валленштейну и Максимилиану. Если его группа и не управлялась непосредственно испанским послом, то она по меньшей мере находилась с ним в постоянном и тесном контакте. Фердинанд поставил целью создать армию для взаимодействия с войском кардинала-инфанта. Стратегия на 1633 год была сформулирована: армия и ресурсы Валленштейна, но без Валленштейна.
Генерал утратил и уважение и признательность Вены еще в 1631 году тем, что преднамеренно заставлял голодать Тилли, сдал шведам Мекленбург, вел переговоры с Густавом Адольфом, Иоганном Георгом и даже с богемским изгнанником Турном. Только жесткая необходимость вынудила Вену снова обратиться к нему. Но он вновь продемонстрировал свое недоброжелательное отношение к династии Габсбургов, расквартировав войска на зиму 1632/33 года на имперских землях. У него не оставалось иного выхода, кроме как склонить к миру Саксонию; генерал не мог пойти куда-либо еще, не подвергая смертельной опасности и свою, и императорскую армию.
Положение императора тоже было незавидным, и из него, казалось, не было выхода. Любое открытое наступление на генерала, обладавшего и властью, и военной силой, могло обернуться предательством. Лучше скрывать взаимную подозрительность и сохранять видимость нормальных отношений, чем провоцировать Валленштейна на то, чтобы он поднял восстание в Богемии или ушел с войсками к противнику.
Нет никаких свидетельств существования заговора против Валленштейна, кроме того, который, возможно, зрел в головах молодого Фердинанда и его сподвижников. Какое-то время и сама испанская партия предпочитала, чтобы командовать армиями продолжал Валленштейн, а не неопытный король Венгрии [962] . Поведение генерала лишь постепенно настроило испанцев на поддержку эрцгерцога. Развитие событий в течение всего 1633 года и до убийства Валленштейна в феврале следующего убеждает в том, что со стороны сподвижников Фердинанда не было определенного плана действий. Тем не менее ясно, что без его устранения совместное выступление правителей Вены и Мадрида против общих врагов было бы невозможно.
962
Gindely, Waldsteins Vertag, p. 33; Hallwich, Wallensteins Ende, I, p. 412:Pekaf, pp. 77-104.
4
С самого начала Валленштейн ощущал, может быть, чересчур болезненно, враждебность Австрийского дома, а после отставки в 1630 году жажда мести превратилась в навязчивую идею [963] . Только средства ее реализации оставались неопределенными. Похоже, он вынашивал замыслы объединить свои силы с саксонцами, заключить сепаратный мир с Иоганном Георгом, поднять восстание в Богемии. В его письмах можно найти немало туманных благородных намеков, но ни один из них так и не выкристаллизовался. В последний год своей жизни он выглядел больным, нерешительным и мстительным человеком, подверженным суевериям и окруженным докторами и астрологами [964] .
963
Рекаf, Wallenstein, I, pp. 51 f.
964
Hallwich, Wallensteins Ende, II, p. 22.
Подагра выводила его из себя, былое крепкое здоровье разрушилось, а вместе с ним деградировал и разум. Показательный сигнал: четкая уверенная роспись 1623 года превратилась в скрюченные каракули к концу 1633-го [965] . Он уже не был столь же эгоистичен и тщеславен, как прежде, потерял вкус к организационным делам, отвечал на уколы Вены и Мадрида вяло, неуклюже или вообще не отвечал. Все действия Валленштейна после Лютцена и до убийства напоминали поведение старого и больного человека, поглощенного призрачными иллюзиями и полагавшегося не на собственные мозги, а на откровения астрологов. В его раздвоившемся сознании жесткий и сильный повелитель мира уступил место слабовольной, суеверно-идеалистичной личности. От грандиозных устремлений, которыми он поражал всех, кто с ним прежде соприкасался, остались лишь низменные желания получать воздаяния [966] .
965
Факсимиле приводит Фёрстер: Foerster. Wallenstein, III.
966
Veit Valentin, Wallenstein after Three Centuries. Slavonic Review, 1935, p. 160.
Тяжелым ударом для Валленштейна стала утрата Паппенгейма. Безжалостный, надменный и своевольный Паппенгейм был в то же время для солдат героем, не знавшим устали, полным задора, боевого духа, шедшим первым в атаке и последним при отступлении [967] . О нем рассказывали захватывающие истории у костров, он превратился в легенду, сотни шрамов на его теле наливались кровью, когда Паппенгейм приходил в ярость [968] . Его верность Валленштейну, его обожание и восхищение им солдат [969] воздействовали на моральное состояние войск гораздо больше, чем думал Валленштейн. Генерал многим был обязан этому человеку, и его потеря была невосполнима.
967
Bandhauers Tagebuch, p. 268.
968
Khevenh"uller, Conterfet Kupfferstich. Leipzig, 1722,11, p. 261.
969
Foerster, Wallenstein als Feldherr und Landesf"urst, p. 436.
Обольщаясь своей силой, Валленштейн ни разу не задумался об ее истоках и в результате лишился и преданности, и уважения в войсках. Особенно это проявилось в 1633 году. В гневе за поражение при Лютцене он арестовал и осудил на казнь за трусость и измену тринадцать офицеров и пятеро солдат [970] . Тщетно пытались уговорить его отменить свое решение. Несмотря на то что приговоры посеяли мятежные настроения в армии, он остался непреклонен, и 14 февраля 1633 года его жертв казнили при стечении народа в Праге [971] .
970
Hallwich, Wallensteins Ende, I, pp. 41—42.
971
Srbik, Wallensteins Ende. Vienna, 1920, pp. 31 ff.; Gliubich, p. 368; Foerster, Wallenstein, 11, p. 316; Irmer, Die Verhandlungen Schwedens, II, p. 24.
Ожесточение Валленштейна подтверждалось и слухами о его озлоблении в повседневной жизни. Он не позволял офицерам входить в комнату со звенящими шпорами, распорядился выстлать соседнюю улицу соломой, чтобы заглушить грохот колес по булыжнику, повелевал убивать всех собак, кошек и петухов там, где останавливался на постой, повесил слугу за то, что тот посмел разбудить его ночью, наказывал посетителей за чересчур громкую речь [972] .
В начале 1633 года он вообще уединился и не пускал к себе никого, кроме слуг, зятя Трчки [973] и генерала Холька. Трчка был полным ничтожеством, а генерал Хольк по всем статьям никак не мог заменить Паппенгейма. Пьянице и хаму Хольку не было равных только в бузотерстве. «Холь Кух» [974] звали его крестьяне за пристрастие к грабежам. Одно время он был лютеранином и вроде бы им оставался, но в народе о нем сочиняли издевательские стишки [975] :
972
Poyntz, р. 136; Priorato, Historia detle Guerre. 1643, p. 98; Gindely, Wallenstein wahrendseinesersten Generatats, I, p. 74.
973
Онемеченное имя звучит как Терцка. у Шиллера в «Валленштейне» — Терцки.
974
Прозвище с немецкого языка можно перевести как «уведи корову» или «коровокрад». — Примеч. пер.
975
Opel and Cohn, p. 342: Gewissen hin, Gewissen her, Ich acht viel mehr die zeitlich Ehr, Dien nicht um Glauben, dien um Gelt, Gott geb, wie esgeh in jener Welt.
Эти слова как нельзя лучше отражали циничную натуру Холька, не изменившуюся до самой смерти.
Авторитет Валленштейна в армии подрывало и бездумное рекрутирование. В предыдущем году его личные земли подверглись оккупации, впервые ресурсы генерала перестали соответствовать потребностям, и ему пришлось прибегнуть к старой злостной практике торговли чинами и не обращать внимания на то, какого сорта люди их покупают [977] .
976
Перевод английского варианта текста. — Примеч. пер.
977
Ritter, Deutsche Geschichte, III, p. 558.