Тридевять земель
Шрифт:
Глеб подумал – «Сколько лет миновало и как я теперь близок к исполнению мечты». Проект по освоению Луны захватил его воображение. Даже когда он ел, тщательно вспоминал, все ли документы подал в комиссию проекта, не забыл ли чего из вещей собранных в дорогу. От взгляда Глеба, конечно, не укрылось, как его девушка переживает скорое расставание. Он отмечал грустно-ироничные реплики о космосе дедушки Мирослава Кузьмича. Но переступить через себя он не мог. «Если я останусь на Земле, – думал он – возненавижу всех и вся. Любовь Светозары станет клеткой, а советы Кузьмича – удушьем».
– Что ты там будешь делать? – грустно спросила она, разглядывая плывущие облака.
– На Луне? – по взмаху длинных ресниц Глеб понял – «да, чёрт побери, на этой чёртовой
– Организовывать добычу изотопа гелий 3. Если мы начнём его поставки, – постепенно воодушевляясь, сказал Глеб, – запрыгнем, влетим в космос. Понесемся вскачь к планетам. Нужно…
– Ой, ладно, не надо – Светозара резко встала, прикрыв упругую грудь, схватила свой летний сарафан и принялась его натягивать.
Глеб вздохнул. Потянулся за летними лёгкими брюками.
К дому дедушки Глеба они летели молча. Седьмица виновато поглядывал на Светозару. Она сидела прямо, глядя перед собой.
«Лучше к ней не лезть» – печально подумал Седьмица и направил мысли по привычному кругу. Завтра на космодром. Оттуда к орбитальной станции. Там начнутся первые тесты.
– Ты меня не любишь, – безжалостным голосом сказала она.
Чьи-то холодные когти вонзились в сердце Седьмицы и прошлись рваной бороздой вниз к животу.
– Солнышко. Что ты? Люблю, конечно.
Она повернула голову. В её изумрудных дивных глазах дрожали слёзы. Глеб почувствовал, как леденящие когти делают вторую борозду крест-накрест.
– Светозара, это нечестно, – возмутился он – я космонавт. Это моё дело.
Она отвернулась. Сглотнула комок в горле и подняла лицо, чтобы не дать слезам выбежать из глаз.
– Я беременна.
Глеб едва не выпустил руль авиалёта.
– Что? – растерянно спросил он.
– Что слышал! – с яростью сказала Светозара.
Глеб тупо помолчал. Затем его осенило.
– Ух, ты! Ну и ну! – бросив штурвал, он полез к ней обниматься. И всё переменилось.
– Тише, тише! Руль! – закричала она, расплескивая из глаз слёзы на сияющее от счастья лицо.
Авиалёт стал заваливаться на одно крыло. Истошно заверещал зуммер. Но Глеб уже прыгнул назад в кресло пилота и выровнял машину. Вперёд он не смотрел, Его влюблённые, и преданные глаза были обращены на Светозару.
– Любой каприз, царица. Я у ваших ног.
– Звезду с небес и красные сафьяновые сапожки, живо – смеясь, распорядилась она.
Глеб хотел сказать – «Вот завтра на космодром и за звездой», но вовремя прикусил губу. Тему расставания нужно было срочно исключить.
Когда авиалёт приземлился в просторном дворе дома Кузьмича, Глеб молнией метнулся к дверям со стороны Светозары, открыл. Взял её на руки. Торжественно ступая, он победно посмотрел на критично улыбающегося дедушку. Затем, горделиво, на любимую.
– Никак беременна? – спросил Кузьмич, подняв седеющую бровь.
«Как!? Как он догадался!?» – восхитился и удивился Глеб.
– Ну, заходите в дом.
Светозара чмокнула Глеба в нос и легко соскочила с его рук, давая понять, – хватит паясничать. Девушка юркнула в низкую дверь, невольно поклонившись и терему и его хозяевам. Глеб последовал за ней.
В доме был не совсем обычный гость. Элекс ТУ-134. Истории этого странного существа можно было бы позавидовать. Несмотря на свою кибернетическую внешность, он всё же был человеком. Из будущего. Из 1 июля 2286 года. Элекс попал в 1991 год, как он утверждал, заменив трёх подростков из 20 века. Он легко позволил себя исследовать американской научной группе, которую возглавлял ученый с русской фамилией Преображенин. Этот шаг аукается до сих пор. Элекс оказался напичкан столь совершенными и смелыми технологиями, что несколько лет подряд Преображенин выдавал на гора одно открытие за другим. Но минуло семьдесят лет. Старого ученого уже нет в живых. Его изобретения принадлежат сыну, который отгородился в лаборатории отца от всего мира. Элекс же связанный договором о неразглашении своих тайн, был предоставлен сам себе. И он все эти годы с удовольствием летал по планете, с неописуемым восторгом рассказывал школьникам и студентам невероятные истории. А пару лет назад крепко-накрепко сдружился с Мирославом Кузьмичом.
Почему? Глеб не знал. Но на всякий случай к элексу относился с опаской.
– О! Светозара! Глеб! – воскликнул элекс густым голосом, с кавказским акцентом и выпустил две летающие видеокамеры размером с горошину. Он вообще любил менять свой голос, подбирая под ситуацию наиболее подходящий – Я пару минут назад был в Австралии. Жара! – он смахнул воображаемую капельку пота с нанолба, и провел манипулятором под мышкой. Его хромированное «лицо» с выпуклыми чёрными рецепторами растянулось в механическом оскале улыбки. Видимо это была шутка. Так элекс демонстрировал, сколь многих физиологических изъянов присущих обычным людям, он лишён.
– «ТУшка», перестань бахвалиться, – одёрнул элекса Мирослав Кузьмич – у нас серьёзный разговор. Наша Светозара беременна.
Элекс сник. Получив бессмертие, он производить потомство не мог.
– А Глеб решил лететь на Луну. Добытчик, ёха-маха! – дедушка внимательно наблюдал за внуком, и тот быстро понял от тяжёлого разговора не уйти.
У Мирослава Кузьмича и Родославы Сергеевной родилось девять детей. Пять дочек и четыре сына. Глеб был первым внуком самого старшего сына Ивана. Первым и пока единственным. Остальные дети Кузьмича обзаводиться семьями почему-то не спешили, чем иногда приводили своего отца в чрезвычайно саркастичное настроение. «Прогрессоры, ёха-маха… Научники безродные и негодные. Бесстыжие должники. Скоро самой младшенькой 35 стукнет, а она на батискафах в океанах никак не наплавается. Ну что за глупости?» – с горечью говорил он в редкие минуты своей иронии смешанной с неприкрытым желанием увидеть, как его дети остепеняться. Мирослав Кузьмич искренне полагал, что каждый мужчина-славянин, обязан отдать долг предкам – выпестовать, минимум, девять детей. Ссылаясь на традиции и космогонию русских, он объяснял Глебу, что рождение, жизнь, смерть процессы вполне управляемые для осознанных людей. При поддержке родичей можно призвать лучшего представителя рода, а чтобы его дух быстро вернулся на помощь из небытия провести обряд после его смерти. Глеб отлично помнил свой разговор с Кузьмичом. «Если дети пойдут, все, конец личной жизни» – убеждал внук деда. «А что это личная жизнь? – ехидно спрашивал дед – «Клубные ржачки с разными девицами? Карьера? Гадь на нижнего смотри в попу вышнему? Нет скажи. Что это? Лежание на диване? Собирание марок? Чемпионат этот твой? Объясни мне старику». Глеб не знал, что ответить деду. Его, Глеба, участие в авиалётных гонках, уступали в важности делу создания семьи и добродетельного потомства. Он представить не мог, как можно сравнивать веселые погони в Алтайских горах с долгом всему роду. Прадеду Кузьме Ивановичу, воевавшему в Афганистане, прапрадеду Ивану Герасимовичу, потерявшему руку на Ленинградском фронте в Великую Отечественную войну и многим другим Седьмицам, жизнь которых расписана в родовой книге. Не дождавшись аргументов от внука, Кузьмич продолжал – «Признайся, внучок. Ты просто ответственности боишься?». Глеб смущённо кивнул. Спорить ему не хотелось ещё по одной причине. После смерти бабушки Родославы Сергеевной дед остро переживал своё одиночество в огромном покинутом детьми тереме. Ни пчёлы и пасека, ни чёрный с магическими глазами кот Василий, ни верный пёс Дружок не могли избавить от этого чувства живого деятельного восьмидесятилетнего Мирослава Кузьмича.
Была в голове внука, где-то на краешке сознания еще одна мысль. Дед ведь не оставит Светозару, если вдруг Глеб задержится на Луне? От этой догадки на душе стало мерзко. Он бросал еще не рожденное дитя? Любимую? Ждал, что дед поддержит, поможет? Надеялся на его благородство? Искал причину, чтобы убежать от отцовства?
Глеб вздохнул. А как же мечта?
– Я откажусь от участия в проекте, – выдавил из себя Глеб.
Светозара удивлённо посмотрела на него. Дед хмыкнул. Элекс сделал голос народных масс и сказал: