Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
— Понимаю. — Я протянул руку, чтобы коснуться ее волос. Она прижалась головой к моему плечу. — Я говорил тебе когда-то, что ты снилась мне в Илистой Бухте. Я ехал из Горного Королевства до самого Оленьего замка, не зная, жива ли ты. Иногда я думал, что горящий дом упал на погреб; иногда — что тебя убила женщина с мечом.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Когда дом упал, на нас обрушилась страшная волна искр и дыма. Это ослепило ее, а я стояла спиной к огню. Я… я убила ее топором. — Внезапно она начала дрожать. — Я
— Мне приснилось. — Я осторожно потянул ее за руку, и она легла рядом со мной. Я обнял ее и почувствовал, что она все еще дрожит. — Иногда я вижу вещие сны, хотя и нечасто.
Она немного отодвинулась и внимательно посмотрела мне в лицо:
— Ты не будешь мне лгать об этом, Новичок?
От этого вопроса мне стало больно, но и поделом же мне.
— Нет. Это не ложь. Клянусь. И я клянусь, что никогда не буду лгать…
Ее пальцы закрыли мне рот.
— Я надеюсь провести с тобой остаток моей жизни. Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить. — Ее другая рука двинулась к шнуровке на моей рубашке. Теперь был мой черед дрожать.
Я поцеловал ее пальцы. Потом губы. Через некоторое время Молли встала, закрыла и заперла щеколдой мою дверь. Я помню, как вознес лихорадочную молитву, чтобы Чейд не вздумал именно сегодня вечером наконец вернуться из своего путешествия. И этого не случилось. Я сам путешествовал в ту ночь, и путешествие мое было прекрасным и удивительным.
Молли ушла глубокой ночью, растолкав меня и потребовав, чтобы я закрыл за ней дверь. Я хотел одеться и проводить ее. Но она негодующе отказалась, сказав, что прекрасно может подняться на несколько ступенек и что чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше. Я неохотно уступил ее доводам. Такого глубокого и спокойного сна, который охватил меня, не могли бы дать никакие лечебные травы.
Разбудили меня грохот и крики. Я вскочил на ноги, ничего не соображая. Через мгновение грохот превратился в стук в мою дверь, а крики оказались голосом Баррича, довольно тихо повторявшим мое имя.
— Минутку, — отозвался я с трудом. У меня все болело. Я натянул какую-то одежду и заковылял к двери. Мои пальцы долго не могли справиться с замком. — Что случилось?
Баррич только смотрел на меня. Он был умыт и одет, его волосы и борода были расчесаны, а в руках он держал два топора.
— Комната на башне Верити. Торопись, мы уже опаздываем. Но сперва помойся. Что это за запах?
— Ароматические свечи, — сымпровизировал я. — Говорят, они приносят спокойные сны.
Баррич фыркнул:
— Мне этот запах принес бы не такие сны. Он полон мускуса, мальчик. Вся твоя комната им пропахла. Встретимся в башне.
И он ушел, целеустремленно шагая по коридору. Я вернулся в свою комнату, смутно понимая, что в представлении Баррича сейчас было раннее утро. Я тщательно вымылся холодной водой, не получив от этого никакого удовольствия, но выиграв немного времени. Потом порылся в сундуке в поисках свежей одежды и натягивал ее, когда стук в дверь повторился.
— Я почти готов, — крикнул я.
Стук продолжался. Значит, Баррич рассержен. Что ж, и я тоже. Конечно, он мог бы понять, как сильно у меня все болит сегодня утром. Я рывком распахнул дверь, чтобы встретить его, — и внутрь, как легкий дымок, просочился шут. На нем был новый черно-белый костюм. Рукава его рубашки были вышиты черными лианами, которые обвивали его руки, словно плющ. Лицо над черным воротником было бледным, как зимняя луна. Зимний праздник, подумал я тупо. Сегодня же первая ночь праздника Зимы. Эта зима уже была в пять раз длиннее любой предыдущей. Но сегодня мы начнем отмечать ее середину.
— Чего ты хочешь? — спросил я, не в состоянии выносить его молчание. Он принюхался.
— Кое-что из того, что у тебя было, должно быть прелестно, — предположил он и изящно отскочил назад, взглянув мне в лицо.
Я мгновенно разозлился. Он вспрыгнул на мою смятую постель и перелез через нее, так что кровать оказалась между нами. Я протянул руки, пытаясь его схватить.
— Ах, только не вы! — воскликнул он кокетливо и замахал на меня руками в приступе девичьей стыдливости. Потом снова попятился.
— У меня нет для тебя времени, — с отвращением сказал я ему. — Я должен быть у Верити и не могу заставлять его ждать. — Я скатился с кровати и встал, чтобы привести в порядок одежду. — Вон из моей комнаты!
— Ах, какой тон. Было время, когда Фитц лучше понимал шутки. — Он сделал пируэт и оказался в центре комнаты, где внезапно остановился. — Ты действительно на меня сердишься? — спросил он в упор.
Я удивился, не ожидая от него таких прямых слов. Я обдумал вопрос.
— Сердился. — Я насторожился. Не пытается ли он намеренно вывести меня из себя? — Ты сделал из меня шута в тот день. Спеть такую песню при всем честном народе!
Он покачал головой:
— Не присваивай себе чужих титулов. Шут — это всегда только я. А я — всегда всего лишь шут. Особенно в тот день, с этой песней при всем честном народе.
— Ты заставил меня усомниться в нашей дружбе, — сказал я резко.
— А, хорошо. Потому что все прочие должны всегда сомневаться в нашей дружбе, если мы действительно хотим остаться друзьями без страха и упрека.
— Понятно. Значит, ты просто хотел посеять слухи о вражде между нами? Теперь я понимаю. Но все равно я должен идти.
— Тогда всего хорошего. Счастливо тебе поиграть топорами с Барричем. Постарайся не онеметь от того, чему он тебя сегодня научит. — Он подкинул два полена в затухающий огонь и устроил великолепное представление, усаживаясь перед очагом.
— Шут, — начал я в замешательстве, — ты мой друг, я знаю. Но мне не нравится, что ты хочешь остаться в моей комнате, когда меня здесь не будет.