Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
Я опустил глаза, чувствуя его правоту. Я хотел рассказать ему все, что свалилось на меня; и я не хотел никому говорить ни слова.
— Я расскажу тебе все, что знаю о нападении на Баррича. — И рассказал.
— А тот, кто видел все это, — спросил он, когда я закончил, — он знал человека, который напал на Баррича?
— Он не разглядел его, — вильнул я.
Бессмысленно было объяснять Чейду, что я точно знал его запах, но видел только смутный контур.
Чейд некоторое время молчал.
— Что ж, насколько сможешь, держи ухо востро. Хотел бы я знать, кто это у нас так расхрабрился, что собирался
— Значит, ты не думаешь, что это просто была какая-то личная ссора?
— Может быть, и так. Однако не будем спешить с заключениями. Но на меня это произвело впечатление разыгранной комбинации. Кто-то что-то строит, но первый блок им не удался. К нашей выгоде, я надеюсь.
— Ты можешь сказать, почему так думаешь?
— Мог бы, но не буду. Я хочу, чтобы твоя голова была свободна для собственных выводов, не зависимых от моих. Теперь пойдем, я покажу тебе чаи.
Я был сильно обижен, что Чейд ничего не спросил о моих занятиях с Галеном или о моих испытаниях. Похоже, он принял мой провал как нечто само собой разумеющееся. Но когда он показал мне ингредиенты, избранные им для чаев Верити, я ужаснулся силе стимуляторов, которые использовал Чейд.
Я очень мало видел Верити, зато Регал большую часть времени находился на виду. Младший из принцев провел последний месяц в разъездах. Он все время был только что вернувшимся или завтра отъезжающим. И каждая его кавалькада была более пышной, чем предыдущая. Мне казалось, что под предлогом сватовства брата Регал наряжался ярче любого павлина. Общее мнение было, что он должен вести себя так, чтобы производить хорошее впечатление на тех, с кем он ведет переговоры. Что до меня, то я считал это пустой тратой денег, которые могли бы пойти на оборону. Когда Регал уезжал, я чувствовал облегчение, потому что его неприязнь ко мне дошла до предела и он находил различные мелкие способы выразить это.
В те короткие мгновения, когда я видел Верити или короля, они оба казались встревоженными и вымотанными. Но Верити выглядел почти оглушенным. Бесстрастный и рассеянный, он заметил меня только один раз и тогда устало улыбнулся и сказал, что я вырос. На том наш разговор и закончился. Я заметил, что он ест как больной, без аппетита, избегая мяса и хлеба, как будто их было слишком трудно жевать и глотать, а вместо этого сосредоточивался на кашах и супах.
— Он слишком много пользуется Силой, вот и все, что сказал мне Шрюд. Но почему это так иссушает его? Почему это должно сжигать его плоть до самых костей? Этого король объяснить не может. Так что я даю ему тоники и эликсиры и пытаюсь заставить его отдохнуть. Но он не может. Он говорит, что не смеет. Он говорит мне, что нужны все его силы, чтобы обмануть капитанов красных кораблей и бросить их суда на скалы. Так что он поднимается с постели, идет к креслу у окна и сидит там весь день.
— А круг Галена? Разве его ученики не помогают Верити? — Я задал этот вопрос, терзаясь черной завистью, я почти хотел услышать, что они ничего не могут сделать.
Чейд вздохнул.
— Думаю, принц использует их, как я бы использовал почтовых голубей. Он посылает их на башни, передает через них предупреждения солдатам и получает сведения о появлении кораблей. Но работу по защите побережья Верити не доверяет больше никому. Остальные слишком неопытные, говорит он. Они могут выдать себя тем, в чье сознание вторгаются. Я не понимаю. Но я знаю, что он долго не продержится. Я молю о конце лета, чтобы зимние штормы унесли красные корабли домой. Если бы хоть кто-то смог сменить Верити на его посту! Боюсь, что это сожжет его.
Я воспринял это как упрек за мой провал и погрузился в обиженное молчание. Я блуждал взглядом по комнате, и она казалась мне одновременно и знакомой, и чужой после многомесячного отсутствия. Приборы для работы с травами были, как всегда, разбросаны вокруг. Присутствие Проныры чувствовалось отчетливо из-за пахучих косточек, спрятанных во всех щелях. Как всегда, в креслах были навалены груды таблиц и пергаментов. Почти все они имели отношение к Старейшим. Я стал рассматривать их, заинтересовавшись цветными иллюстрациями. Одна таблица, более старая и более тщательно сделанная, чем остальные, изображала Старейшего как нечто вроде позолоченной птицы с головой, похожей на человеческую, в короне из перьев. Я начал разбирать слова. Это было написано на пайче, древнем языке Калсиды, государства, лежащего к югу от Герцогств. Многие из рун потускнели или осыпались со старого дерева, а я никогда не был силен в пайче. Чейд подошел ко мне.
— Знаешь, — сказал он мягко, — мне было нелегко, но я держал свое слово. Гален требовал полного контроля над учениками. Он особенно настаивал на том, чтобы никто не общался с тобой и никак не вмешивался в твое воспитание и обучение. А я говорил тебе, что в Саду Королевы я слеп и не имею никакого влияния.
— Я знаю это, — пробормотал я.
— Тем не менее я не осуждал действий Баррича. Только слово, данное моему королю, удерживало меня от контактов с тобой. — Он осторожно помолчал. — Это было трудное время, я знаю. Я хотел бы иметь возможность помочь тебе. И ты не должен слишком сильно огорчаться, что ты…
— Провалился, — закончил за него я, пока он подыскивал более мягкое слово. Я вздохнул и вдруг нашел в себе силы смириться со своей болью. — Оставим это, Чейд. Тут ничего не изменишь.
— Знаю. — Потом, даже еще более осторожно, он продолжил: — Но может быть, мы сможем использовать то, чему ты научился из практики владения Силой. Если ты поможешь мне понять ее, я, возможно, смогу изобрести что-нибудь получше, чтобы хоть чем-то помочь Верити. Так много лет это знание держалось в тайне… Почти нет упоминаний о нем в старых пергаментах. Там пишут только, что такая-то и такая-то битва была выиграна благодаря Силе короля, обращенной к его солдатам, или такой-то и такой-то враг был побежден Силой короля. Однако ничего нет о том, как это было сделано, или…
Отчаяние снова охватило меня.
— Оставь. Это не для бастардов. Мне кажется, я это доказал.
Наступило молчание. Наконец Чейд тяжело вздохнул:
— Что ж. Может быть, и так. Последние несколько месяцев я изучал «перековку», но понял только, чем она не является и что не может помочь «перекованным». Единственное лечение, которое я нашел для него, как известно с древнейших времен, можно применять к чему угодно.
Я свернул и застегнул свиток, который разглядывал, чувствуя, что знаю, что за этим последует.