Тринадцать полнолуний
Шрифт:
— Я совершенно ничего не понимаю, это было нечто чудовищное, на моей голове волосы шевелились от ужаса. Зрительно ничего не было видно, но чувства со счетов не спишешь. Ваши руки, боже! Что с вашими руками?! О господи! — заверщал доктор.
Генри поднял руки к глазам. Ладони были в чёрных, пузырящихся волдырях. Он быстро сжал руки, ладонь к ладони, а когда рассажал их, они были совершенно нормальными, даже следа не осталось.
— Вам показалось, доктор, смотрите, ничего нет, — он показал свои руки.
— Этого не может быть?! Ведь я видел, собственными глазами видел ваши волдыри?! — Парсевич робко шагнул к Генри, вытягивая шею, — странно, действительно, чисто. Ничего не понимаю.
Страх доктора сменился растерянностью и профессиональным
— Но вы же сами видите, — Генри медленно встал и подошёл к доктору, протягивая руки вперёд.
Парсевич снял пенсне, и подслеповато щурясь, разглядывал ладони Генри. «Положи ему руку на темя» услышал Генри в голове знакомый голос. Доверяя голосу, он исполнил указание и едва успел подхватить оседающего Парсевича. Посадив того на стул, отошёл в сторону. Доктор несколько секунд молчал, свесив голову на грудь. Потом, словно очнувшись, протёр стёкла пенсне и сказал:
— Да-а, ничего не понимаю. Вчера она была совершенно здоровой, весело напевала что-то и ещё в щёку меня поцеловала. А теперь, я незнаю что делать. Вокруг море, мне нужны лекарства, всё, что у меня с собой в этом случае совершенно не подходит. Тем более, я даже не знаю, от чего её лечить.
Генри присмотрелся к доктору и догадался, тот ничего не помнит о произошедшем. «Вот и хорошо. Спасибо за помощь» мысленно поблагодарил Генри своих наставников, прекрасно понимая, чей это голос.
— Прошу вас, соберитесь с мыслями, надо испробовать все методы, я думаю, у нас получится, — Генри взял доктора за плечо, — несите всё, что у вас есть, мы проходили кое-что по медицине, давайте будем думать вместе.
— Да-да, конечно, я сейчас, — доктор поднялся и вышел из каюты.
Генри провёл рукой по щеке Виолы, потрогал лоб, обнаружив, что жар спал и поцеловал её в губы.
— Любовь моя, ты слышишь меня? — тихо прошептал он. Ресницы девушки дрогнули. Она приоткрыла глаза и мутным взглядом посмотрела на Генри.
— Вот и хорошо, любимая, теперь всё будет хорошо, поверь мне, — улыбнулся Радужный Адепт.
Доктор вернулся довольно быстро, неся в руках два саквояжа и кипу толстых книг.
— Я нашёл похожие симптомы, по всей вероятности, это тропическая лихорадка. Но откуда она могла здесь взяться? Ведь она описана только как заболевание чёрного континента?! В новом медицинском альманахе есть описание её симптомов и методы лечения. В моих запасах чудом оказались новые препараты, которые я ещё никогда не применял сам, а только слышал о них. Но, просто чудо, я захватил с собой несколько ампул, так, на всякий случай. Удача, это просто удача! Надеюсь, всё обойдётся, — радостная суетливость Парсевича выдавала его неописуемый восторг.
Генри подоброму похвалил доктора, высказал уверенность в его компитентности и ушёл, чувствуя нечеловеческую усталость. Через несколько дней, влюблённые снова стояли на палубе и говорили о прекрасных вещах: любви, счастье и прелести жизни. Юноша осторожно спросил, что видела во сне Виола, перед тем, как заболела. Девушка, силясь вспомнить, отвечала очень туманно.
— Я абсолютно не помню, мне снился прекрасный сон. Даже во сне я чувствовала счастье и радость. Но потом что-то изменилось, мне стало очень страшно, а потом холодно. Вот и всё, больше я ничего не помню. А что случилось? Я прекрасно себя чувствую.
— Ничего, любовь моя, всё хорошо, — задумчиво ответил Генри и поцеловал её руку.
Пройдя по суши сотни километров, переплыв три моря, большой караван, в конце концов, достиг южного побережья полуострова Индостан.
Глава 19
Новое здание представительства того государства, откуда был родом наш герой, было выстроено в конце прошлого века на месте старинного форта, сооружённого первооткрывателями Индии. Полуразрушенные, закопчённые стены когда-то неприступного оплота завоевателей Нового света, говорили о многом. Полвека назад здесь случился страшный пожар, в котором погибли почти все, кто жил тут в то время. Но политика и конкуренция за место под солнцем не имеют выходных в борьбе за мировое господство. Поэтому было предписано, в довольно короткие строки, построить новое консульство, как теперь это стали называть, и отправить туда техническиусиленный, многочисленный, военный отряд. Вот по этому предписанию и попали сюда наши герои.
Слух о том, что прибыло много военных, оснащённых огнестрельным оружием, быстро разнёсся по окрестностям, утихомирив немного бунтовавших коренных житилей. Три месяца новоприбывшие жили вполне спокойно, хотя и чувствовали довольно откровенную неприязнь и нарастающее напряжение обстановки вокруг своего приюта. И настал тот день, когда к воротам консульства, словно бущующая река хлынули толпы индийцев, настроенных вполне решительно. Чугунные створки ворот гнулись под напором осаждавших. Весь отряд, ощетинившийся дулами ружей, был выставлен вокруг здания. Солдатам был отдан приказ стрелять на поражение в первого, кто сделает хоть один шаг на эту сторону ворот.
Генри, командовавший отрядом, стоял на ступенях, нервно сжимая эфес сабли. В его душе боролись два чувства. Он всегда был противником насилия, прекрасно понимая причины, побудившие этот чужой народ идти на крайние меры. И в тоже время, долг офицера и те люди, которые были сейчас заложниками политической обстановки и находились в здании за его спиной. Он должен их защитить ценой многочисленных смертей. Но именно это обстоятельство и рождало в его душе дух противоречия и отрицания любого насилия. «Длина самой продолжительной человеческой жизни на земле в космической величине равна микроземной секунде» сказал ему как-то Юлиан. «Я должен сохранить и те и эти секунды! Но как это сделать?! Один человек — существо разумное, толпа — это монстр, сметающий всё на своём пути. Как остановить толпу и избежать кровопролития?» мучался Генри.
Бунтари были безоружны, первый же ружейный залп смёл бы сразу несколько сотен человек. Генри смотрел на своих солдат и видел, как они напряжены. Накал страстей достиг своей критической точки неизбежного, как вдруг, орущая, озверевшая толпа на той стороне ворот, затихла и попятилась назад. Расступаясь на две стороны, люди тихо переговаривались и склонялись в почтительном поклоне перед кем-то, находящемся в не поле зрения Генри. По широкому коридору, образованному людьми, к воротам посольства шёл мужчина, лет шестидесяти, в белых одеждах. Иссиня-чёрные волосы были собраны сзади. С такого расстояния не было видно глаз мужчины, но именно их выражение сильно интересовало Генри. «Шалтир, Шалтир» шелестело в толпе. Он догадался, так звучит имя этого мужчины. По благоговейному трепету людей было понятно, что человек пользуется огромным уважением. В затянутом серой дымкой небе появилась брешь и яркий луч света, словно прожектор, осветил идущего старца, Генри всё понял. Вокруг индийца перелевалась всеми цветами радуги аура Радужного Адепта. «О господи, если это не галлюцинация и преломление солнечного света, значит это то, о чем мне говорил Юлиан, это Радужный Адепт, один из девяти» стучало в висках Генри. Он почувтвовал радость и невероятное облегчение, видя, как старец твёрдым негромким голосом произнёс несколько фраз на непонятном языке, быстро угомонив многочисленную толпу своих соотечественников. Беспрерывно кланяясь, народ попятился, отступая от ворот. Площадь перед консульством опустела, возле ворот остался только Шалтир. Генри отдал приказ солдатам опустить ружья и пошёл к воротам. Еле отперев повреждённую калитку, вышел к старику.
— Здравствуйте, юноша, как вы поняли, меня зовут Шалтир, — без всякого акцента, индииц произнёс свои слова на родном для Генри языке, — а как ваше имя?
Генри молчал, в первый раз, с удивлением, разглядывая цветную ауру своего собрата. Но дольше молчать было уже не прилично и, собравшись, он отрапортовал:
— Капрал Генрих Яровский.
— А я уже подумал что «молчание — ваш язык», — улыбнулся Шалтир, — я знаю ваше земное офицерское звание, Радужный Адепт, скажите просто ваше имя.