Тринадцать пуль

Веллингтон Дэвид

Она моментально узнала ее: выписка из государственного реестра автомобильных номеров. В ней был зарегистрирован номер «кадиллака CTS», с которого началось их расследование, машины, полной трупов, брошенной одноруким немертвым. На листке значилось имя владельца и все его известные адреса.

— Это наш вампир? — уточнила Кэкстон.

Аркли покачал головой.

— Наше наиболее вероятное предположение, что это жертва. Тот, кто был в багажнике. Его отпечатки ничего не дали, в отличие от отпечатков его сына, а проба крови позволяет предположить, что все, кто был в багажнике, — родственники.

— Что это за ребенок, у которого взяли отпечатки пальцев? — Диана вздернула нос. — Я думала, пальчики снимают только в случае ареста.

Она насыпала в чашку немного хлопьев, но не позаботилась налить туда молока. Завтрак у них в доме был явлением неформальным.

— Пару лет назад мы стали брать детские отпечатки, — ответила ей Кэкстон. — Это помогает идентифицировать детей в случае их похищения. По крайней мере, так мы говорим их родителям. Еще это означает, что следующее поколение преступников практически поголовно будет отслежено по отпечаткам, когда они начнут совершать преступления.

Аркли без разрешения сел в одно из дешевых икеевских кресел, стоявших вокруг стола. Он принял все ту же неловкую позу, которую Кэкстон видела раньше, когда он сидел в кресле в кабинете комиссара полиции. Должно быть, он увидел вопрос на ее лице.

— Лэрс едва не прикончил меня, — объяснил он. — Врачам пришлось скрепить три позвонка вместе. А прошлая ночь, это ерунда.

Кэкстон нахмурилась и принялась изучать распечатку. В ней говорилось, что владельца машины зовут Фаррел Мортон и он владеет охотничьим домиком в Карнарвоне. Не так далеко от того места, где она обычно работала на плановом досмотре с газоанализатором всего две ночи тому назад. Она сложила куски головоломки вместе.

— Боже мой. Он взял детей на охоту, и вся его семья была съедена заживо. А потом немертвый украл его машину.

— В охотничьем домике найдены человеческие останки. Множество, — сказал Аркли.

Диана топнула босой ногой по полу.

— Хорош трендеть о работе на моей кухне! — воскликнула она.

Это был ее обычный боевой клич, и Кэкстон поморщилась.

— Совершенно верно. Для кровавых подробностей времени и потом будет достаточно.

Аркли и Диана обменялись взглядами полного понимания, отчего Кэкстон поморщилась снова. Он никогда так не смотрел на нее. Может, ей и следовало наплевать на это, но у нее не получалось.

— У вас тут и в самом деле семейная жизнь, патрульный, — заметил Аркли, с усилием поднимаясь на ноги. — И давно вы вместе?

— Почти пять лет, — ответила Кэкстон. — Может, пойдем? Место преступления остывает.

Это было не так-то и важно, учитывая, что злоумышленник уже мертв, но в полицейской работе были свои правила.

— Как вы встретились? — спросил он.

Кэкстон застыла. В этот момент ей надо было решить, пускать его в свою настоящую жизнь или нет. Дела полицейские, схватки с вампирами, это, конечно, было важно, но тут был ее дом, ее собаки, ее Диана. Жизнь, которую она никогда не открывала даже своим приятелям патрульным. Разумеется, у нее раньше никогда не было напарника. Он был ее напарником, по крайней мере на время расследования, а напарника полагалось приглашать на ужин, ну и все в таком роде. Скоро он уйдет, ведь вампир мертв. Она решила, что опасность впустить его в свою жизнь минимальна.

— Я спасаю борзых, — ответила она. — Из собачьих питомников. Когда животное ранено или просто слишком старое, его усыпляют. Я даю им более гуманную альтернативу: спасаю собак и воспитываю. Это дорогостоящее хобби — большинство собак, которых я спасаю, ранены или больны, и им требуется медицинская помощь. Диана работала лаборанткой в ветеринарной клинике. Ей приходилось воровать для меня пилюли от кардионематодов и от бешенства. Кстати, ее за это уволили.

Диана облокотилась о кухонный сервант, потянулась, подняв одну ногу в воздух.

— В любом случае, это была паршивая работа. Мы постоянно усыпляли животных, потому что люди отказывались платить, чтобы содержать их.

— Полагаю, это ожесточает, — понимающе сказал Аркли.

Лицо Дианы просияло в ответ на его теплое сочувствие.

Ревность пронзила Кэкстон с головы до ног.

— А теперь она просто занимается своим искусством.

— Ага, я так и знал! — заметил Аркли. — У вас руки художницы.

Диана помахала ими перед ним и рассмеялась.

— Хотите, я покажу вам, над чем сейчас работаю? — поинтересовалась она.

— Ох, дорогая, я даже не знаю, — попыталась встрять Кэкстон.

Она посмотрела на Аркли.

— Это слишком современно. Не для всех. Слушайте, давайте я вам лучше своих собак покажу? Ведь всем нравятся собаки, правда?

— Когда они за надежным забором — несомненно, — ответил ей Аркли. — Терпеть не могу, когда они лижутся. Но, по правде говоря, патрульный, я бы хотел взглянуть на работу вашей подруги.

Делать было нечего, пришлось идти в мастерскую Дианы. Диана надела ботинки и зимний пуховик и двинулась по лужайке, чтобы открыть кодовый замок. Кэкстон и Аркли шли следом, немного отставая.

— Какого хрена вы делаете? — сказала она ему, едва Диана оказалась вне пределов слышимости.

Аркли не стал увиливать.

— Хорошо, если подружишься с женой своего напарника. По крайней мере, на ужин будут чаще звать, — пояснил он ей.

Они вошли в мастерскую с румянцем на щеках. День и в самом деле обещал быть холодным. Крайне смущенная, Кэкстон встала у стены мастерской. Ее щеки горели, но не только от мороза.

Диана, как всегда, была без комплексов. Она показывала свою работу всем, кого только смогла хотя бы чуть-чуть заинтересовать. Большей частью она получала в ответ вежливое молчание. Другие пускались рассуждать, называя ее произведение «интересным» или «цепляющим», и углублялись на некоторое время в теории государства и постфеминизма, пока не выдыхались. Люди же, которым действительно нравилась ее работа, пугали Кэкстон. Они ей казались совершенно чокнутыми и, что еще хуже, вынуждали думать, может, и Диана была не вполне нормальной.

Аркли осторожно двинулся по мастерской, изучая материал. Три простыни — двуспальные — свисали со стропил на некотором расстоянии друг от друга. Они мягко колыхались в холодном воздухе сарая, подсвеченные только ранним утренним солнцем, попадавшим внутрь через дверь. Каждая простыня была покрыта сотнями практически одинаковых пятен, абсолютно бесформенных, все они были красновато-коричневого цвета. В такой холодный день запаха не было, но даже в середине лета пятна испускали еле уловимый характерно металлический запах.