Тринадцать способов умереть
Шрифт:
Но даже подобное поведение четверых подонков не разбудило сознание Виктории, не всколыхнуло притупленный алкоголем и травкой стыд, не заставило воспротивиться, переменить пришедшее в кафе решение – Всеволод не отпускал ни на минуту.
Издевательской пытки она не выдержала, когда Прыщавый зашел слишком далеко – покончив с юбкой, попытался продемонстрировать «зрителям» самые интимные детали ее тела.
Отпихнув его, Вика устало сказала:
– Хватит, Крокодил паясничать – трахни меня и довольно. Нет больше сил, тебя терпеть.
– Ладно, щас, – оскалился тот и подмигнул парням: – Щас еще по одной курнем, и я так и быть – засажу тебе по самые жабры.
Вновь у окна зашуршал мизерный пакетик…
Устраивать порно-шоу – отдаваться на топчане, прямо перед троицей недорослей, все же не хотелось. Она поднялась; в одних чулках и полусапожках сделала несколько неверных шагов к большому мутному окну, дабы упереться руками в край грязно-серого подоконника. Но голова вдруг закружилась, все вокруг поплыло… Рядом вмиг оказались дружки Крокодила – помогли неровно простучать каблуками в обратном направлении и снова упасть на матрацы.
Пока Прыщавый ухмыляясь, деловито набивал сигарету, прикуривал и скидывал джинсы, приятели расположились вокруг обнаженной женщины. Несколько минут она не замечала любопытных созерцателей; потом, понемногу придя в себя, равнодушно взирала в почерневший потолок и терпела прикосновения, покуда чья-то осмелевшая рука не добралась до лобка. Отвесив ей звонкий шлепок, Виктория позвала:
– Крокодил, сколько же можно ждать?!
Наконец, он сподобился, подошел; подхватил под коленки ее ноги…
– Ну, вот и «славно»!.. Гаже уж некуда, – беззвучно говорила она, ритмично покачиваясь на неудобном ложе. И, смирившись с настырными повесами, теребившими соски колыхавшейся груди; ползавшими ладонями по всему ее телу, она лишь морщилась от застарелой пыли и, подгоняя время, твердила, точно молитву: – Теперь ты обязан забыть меня. Навсегда вычеркнуть из своей памяти. Навсегда…
Еще немножко… и можно будет покончить с гнусным занятием, одеться, спуститься к машине; убравшись подальше от этого дома, привести себя в порядок – выпить где-нибудь крепкого кофе и уехать домой. Дома она прямиком направится в ванную, подольше постоит под горячим душем – отмоется от всей этой грязи… И больше уж никогда не появится в маленьком убогом городке. И непременно забудет весь этот кошмар, сотрет его без остатка из анналов своей памяти…
Не прерывая сладостного действа, Прыщавый подал вернувшуюся от дружков сигарету. Вика отказалась – рассудку и так уж хватало туману, да все четверо проявили необъяснимую настойчивость – чуть не насильно заставили затягиваться…
Сигарета показалась крепче первой, аромат другим. Горло будто царапало дымом – она закашлялась; конечности быстро становились ватными. Докурить не смогла – окурок выпал из побледневших губ; сознание окончательно подернулось густой пеленой. Все куда-то поплыло и перестало восприниматься реальностью.
Испустив протяжный стон, Крокодил обмяк, отошел… и тут же ее ножки подхватил кто-то другой – освободившееся место попытался занять следующий. Скинув с себя мальчишеские ладони и, с трудом поднявшись, Виктория оттолкнула похотливого наглеца; неуверенно встала, попыталась соорентироваться и вспомнить, где одежда. Но, почувствовав подступившую тошноту, на миг закрыла глаза; по телу прокатилась холодная волна, на лбу выступила испарина… Теряя равновесие, она покачнулась…
А четверо парней, точно того и ждали – вновь бросили на твердый лежак, жадно облепили со всех сторон…
Остатки сознания лишь на короткий миг охватил панический страх, но больше не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться. Она слышала где-то вдали противные голоса, омерзительный смех, возню, шаги; чувствовала чьи-то сильные пальцы, снимающие с нее золотые украшения: кольца, серьги, цепочку. Казалось, что десятки рук одновременно ощупывают ее плоть…
– Смотри же! Хорошенько смотри! Полюбуйся на ту, которую любил!.. – машинально шептали губы. – Видишь, какая я дрянь?! Доступная кому угодно шлюха! Прокляни меня, Всеволод!! Прокляни, забудь и отпусти!.. Дай, наконец, свободы!..
– Чо она там, мля, бормочет? – доносился чужой голос.
– Хрен ее разберет! Пусть бормочет, нам какое дело?.. – отвечал ему другой, столь же незнакомый мальчишеский альт.
– С головой, по-моему, телка не дружит.
– Зачем тебе голова?! Мне лично больше нравится вот эта штучка! Глянь сюда…
– Ногами к окну разверните – к свету!
Ее снова подхватили и как будто долгое время куда-то несли, волокли, переворачивали…
– Подтаскивай ближе. Клади задницей на самый край!..
– Отлично!
– Раздвигайте… Шире-шире – не стесняйтесь! Вот так и держите…
– Класс!
– Офигенный видок!
– Дай-ка ей колес. Чтоб до утра не очухалась.
Кто-то заставил приоткрыть расслабленные губки, пропихнул в рот какие-то таблетки.
– Глотай! – услышала она, – сейчас полегче станет.
Вика попыталась отвернуть голову вбок и выплюнуть непонятное снадобье.
– Глотай, я сказал, сука!! – сдавил кто-то щеки.
Пришлось сделать усилие – послушно проглотить две или три таблетки…
Потом голосов стало больше.
– Привет, Евген! Проститутку что ль сняли?
– Не-е… с Генариком приперлась. Сама умоляла, чтоб оттрахали.
– Клеевая киска. Пьяная, что ль?..
– Обкурилась чуток и колес дали. Щас первый торчок пройдет, поживее будет…
И ей действительно становилось лучше – приступы тошноты так же неожиданно прекратились, как и начались; лоб уж не покрывался холодным потом; губы порозовели. Однако улучшение было чудным и необычным: равнодушие сменилось интересом; творившееся с ней вдруг представилось чем-то увлекательным и совсем не мерзким, не отвратительным…