Тринадцатый сын Сатаны
Шрифт:
— Это я уже понял, — кивнул Вадим.
Вновь за столиком зависла пауза.
— Ты чего такой хмурый, Вадик? — с искренним участием поинтересовался Ашот. — Что-нибудь случилось?
Откровенничать Вострецову не слишком хотелось. Потому он только пробурчал неопределенно:
— Да так, Ашот, всякие разности…
Айвазян подчеркнуто восхитился:
— Хорошо загнул, турок! Всякие разности! Разные всякости!… И все-таки?
Ответ Вадима мог бы показаться обидным:
— Тебе-то какая разница? Ты ведь тоже не можешь сказать,
Ашот не обиделся. Он вообще на друзей редко обижался. Но уж если обижался…
— Значит, что-то по работе?
Вадиму стало неловко. Что он, в самом деле, на людей бросается, когда к нему с таким участием?
— По работе, — признал нехотя.
Айвазян поднял рюмку. Опять заговорил громко, «включив» свой псевдоюжный акцент:
— Давай, ахпер, випьем за то, чтобы у нас в джизни било столько бэд, нэприятностей, несчастий, напастей, трагэдий и горья, сиколько сэйчас останэтся в наших рюмках капэль этого благословенного напытка!
После таких слов грех было не выпить. Вадим проглотил обжигающий «благословенный напиток» сомнительного качества, запил его не менее сомнительным, стремительно остывающим кофе. По телу прошлась горячая волна. И сразу потянуло поделиться своими проблемами.
Он наклонился через столик. Перед лицом вдруг оказалась вазочка с пыльным искусственным цветочком. Вострецов отодвинул ее в сторону.
— Понимаешь, какое дело, Ашот… — начал было он. — На работе у меня и в самом деле…
Однако Айвазян его торопливо перебил:
— Стоп, Вадик! Погоди секунду, послушай сначала меня… Я могу понять состояние человека, когда ему плохо, когда у него проблемы и когда ему просто нужно перед кем-нибудь выговориться… Однако давай сразу определимся: ты сейчас, под настроение, можешь наговорить что-нибудь лишнее, о чем потом будешь сожалеть. Например, что-то такое, о чем говорить не имеешь права. Ты потом будешь переживать, да и мне тоже это ни к чему. Так что давай-ка лучше соберись и реши, что ты можешь говорить, а что — не должен.
Вострецов почувствовал, что у него к горлу подкатил горячий ком. Это ж надо, сколько чуткости и деликатности в приятеле!
— Не переживай, Ашот, не переживай, дружище, — он попытался за немудреной шуткой скрыть это доброе чувство. — Ни личную, ни служебную, ни тем более государственную тайну я тебе раскрывать не собираюсь.
Он откровенно взял в руку пустую рюмку и демонстративно заглянул в нее. Айвазян намек понял, схватил бутылку, налил понемногу обоим. Выпили.
— Ты закусывай, — заботливо посоветовал Ашот. — А то еще захмелеешь…
— Да ладно, — отмахнулся Вадим.
Однако кофе отпил. И бутерброд взял с тарелочки.
— Ну так я слушаю тебя, — большие темные, почти черные, глаза Ашота глядели внимательно, участливо, без показной искусственности, с искренним участием.
Вострецов заговорил не сразу. Еще глотнул кофе. Покачал, раскручивая, стаканчик
— Интересно, а что получится, если ее сейчас опрокинуть? — произнес он медленно. — Ты на кофейной гуще гадать, случайно, не умеешь?
Айвазян вопросу не удивился.
— Не мастер, — серьезно ответил он. И тут же посоветовал: — Ты просто опрокинь чашку и оставь перевернутой. А там поглядим: вдруг да и разглядим что-нибудь узнаваемое. Я как-то видел: такие узнаваемые фигуры иной раз формируются — просто диву даешься!
Вадим согласно кивнул:
— Да, конечно, ты как всегда прав.
Однако опрокидывать не стал, просто отодвинул стакан в сторону. Ашот молча поднял ладонь вверх, громко щелкнул пальцами. И так же молча указал на свою пустую чашку и стакан приятеля. Буфетчица, поколебавшись, все же подошла, забрала их и через минуту принесла новую порцию, на этот раз обоим в чашках.
Правда, Вострецов этого не заметил. Он просто глядел в стол перед собой.
— Понимаешь, какое дело, хреново мне, Ашот, — признался Вадим тоскливо.
— Это, знаешь ли, трудно не заметить, — негромко произнес, чуть усмехнувшись в пышные усы, собеседник.
— Трудно не заметить… — со сдержанным раздражением, с горечью проговорил Вадим. — Заметить, может и нетрудно… Вот прочувствовал бы…
Айвазян мягко перебил:
— Ну, знаешь, Вадик, во-первых, еще Марк Твен очень точно подметил, что зубная боль совсем нестрашна, если зуб болит у соседа. А во-вторых, что-то ты мне не то желаешь.
В самом деле, сообразил Вадим, пожелать другу таких же проблем. Занесло же меня…
— Еще раз извини. Просто я сегодня что-то вообще раскис.
Ашот понимающе кивнул:
— Вижу. Могу я тебе чем-нибудь помочь?
Вострецов слегка пожал плечами.
— Ты? Вряд ли. А впрочем… Не знаю. Нет, не думаю, вряд ли.
Опять зависла пауза. Ашот незаметно взглянул в сторону столика Длинного. Там по-прежнему шел неспешный разговор. Кофе пока не подавали. Значит, время еще есть. Да и Сашка Максимчук вон в углу сидит, скучает, третью чашку кофе цедит, кроссворд в журнале «Отдохни!» разгадывает, в готовности «вести» Длинного дальше… Похоже, можно и в самом деле чуть расслабиться. Тем более, судя по всему, у Вадьки и в самом деле что-то стряслось.
Он подлил приятелю коньяку, подвинул чашку свежего кофе. Себе нацедил чуть-чуть, на самое донышко. Все же на работе, хотя и заканчивает смену.
Паузу нарушил Вадим.
— Знаешь, дружище Ашот, какое дело, наверное, мне придется увольняться из нашей конторы, — с трудом выговорил он.
Это было слишком серьезно. Айвазян даже присвистнул от такого заявления. Уж он-то прекрасно знал, благодаря каким обстоятельствам Вадим работает в столь престижной организации, а потому уйти из нее могли его вынудить только очень серьезные причины.