Триумф Анжелики
Шрифт:
Задыхаясь, она ответила:
— Сегодня вечером, на острове вверх по течению. Там сломанная мельница… там заросли ольхи и тополя вокруг. А ночью туман скрывает всех, кто не хочет быть узнанным. Я буду вас ждать на поляне…
45
Завернувшись в серый плащ, позаимствованный у служанки, и спрятавшись в тени мельницы, она ждала. Тысяча разных звуков, раздававшихся здесь, заставляла ее вздрагивать, и она сама удивлялась чувству тревоги и беспокойства, которое было для нее новым. Шлепки лягушек, которые
Как она безрассудно поступила, что дала себя заманить. Он должен был бы давно умереть. Это было так просто, и именно это и надлежало сделать. «Нет, — повторяла она себе, — я убью его, но… после!»
И подумав так, она облизнулась. Но что-то ускользнуло от нее. Словно ее руки выпустили повод, который она прежде крепко сжимала в руках.
Откуда шло это всепоглощающее желание узнать вкус этого молодого тела, узнать о нем все, почувствовать его объятия, утонуть в глубине зрачков, напоминающих глаза соперницы, женщины, которой надлежало служить ей, а она надсмеялась над ней?
«Все. Но позже — не отступать», — сказала она себе, горя желанием, которое с каждой секундой казалось ей все более новым и охватывало ее с ног до головы.
Она услышала топот копыт.
Последние лучи заходящего солнца, уже слабые и бледные осветили белого коня и молодого героя, верхом на нем.
Почему он приехал на лошади?
Он был не от мира сего.
Она восхитилась блеском его золотых кудрей, выбивающихся из-под шляпы с перьями, и окружающих его голову сияющим ореолом.
В страстном желании его видеть, она потеряла ощущение реальности. Она не могла ни двигаться, ни сделать хоть шаг. Огонь ее страсти отрывался от ее существа.
«Неужели это то счастье, о котором мечтают люди?» — спрашивала она себя в страхе, что опоздала, что ее тело, теперь постаревшее и не такое прекрасное, стало ее ловушкой. Огонь пожирал ее, превращал ее плоть в настоящий факел, «они» всегда были готовы продать душу за эти чувства, и для нее это был роковой порыв, ибо он вынуждал ослушаться хозяина. Такое потрясающее впечатление заставило ее забыться, и поэтому она не заметила появления какого-то темного шара, темного и пушистого, который мчался в траве словно ядро.
Словно существо, низвергнутое с Небес в ад, нападающий бешено сверкал глазами, а оскал его был чудовищен.
Ослепляя дьявольской красотой, юноша на белой лошади смотрел на нее, и глаза его сияли, словно растаявший лед, словно небесная лазурь.
— Будь ты проклят, лик ангела!.. — прокричала она.
Животное прыгнуло и опрокинуло ее. В следующую секунду она оказалась во власти обезумевшего от ярости зверя.
— Дай мне подойти, — говорил Кантор.
Несмотря на отвращение и священный ужас, которым он был охвачен, он сошел с лошади и в темноте кружил вокруг ужасной картины, пытаясь успокоить разъяренную росомаху.
Но она не хотела уступать. Он набрасывался, отскакивал и снова прыгал.
— Дай мне подойти! Я должен!
Животное, которое он вырастил, одичавшее за последнее время, с которым он столько говорил то в пол-голоса, то мысленно, о женщине-убийце, которую он должен был изничтожить.
Что понял Вольверин? Вспоминал ли он о громадных псах, похожих на медведей, которых Амбруазина натравила не него в Тидмагуше? Угадывал ли, что именно по ее приказу вокруг Квебека были расставлены ловушки и днем и ночью бродили охотники, которые убили его подругу на его глазах?.. «Увидел» ли он внезапно, как маленький кот когда-то, правдивую сущность этой женщины?
— Дай мне подойти! Я должен! Я обещал. Я должен вонзить ей в сердце свой кинжал, чтобы удостовериться в ее смерти. Я обещал. Потом можешь делать, что хочешь.
Лошадь ржала, охваченная паническим ужасом, била копытами, вставала на дыбы, рвала ветку, к которой была привязана. Наконец она сломала ее и галопом ускакала.
Разразилась буря. Буря без дождя. Молния зигзагами прорезала небо, совещая крыши Виль-Мари, срывая черепицу с крыши замка, предоставленного в распоряжение губернатора, потом возник огненный шар, который проник в один из дымоходов.
Несмотря на все усилия, пожар потушить не удалось, от здания остались одни почерневшие стены.
Прислуга и лакеи сумели спастись. Губернатора в этот вечер не было дома, он находился с визитом в монастыре Сен-Сюльпис. Поэтому никто сразу не хватился мадам де Горреста, решили, что она погибла при пожаре.
Но когда руины остыли, там не обнаружили ее останков. Потом появился охотник, который с ужасом рассказывал о каком-то мертвом теле, страшно изувеченном, обнаруженном около старой мельницы.
Никто не смог с уверенностью опознать останки, потому что это была страшная мешанина плоти, обрывков ткани, костей, над которой к тому же поработали лисицы.
Но ужасная находка невдалеке, между ветвей вяза, — голова женщины с длинными растрепанными волосами, измазанными кровью, заставила отказаться всех свидетелей этой картины, которая вызвала у офицеров и вельмож приступ тошноты, от дальнейших расследований с целью опознания.
Очень быстро тело несчастной жены губернатора было предано земле. Ей были оказаны все почести, и вслух о ней говорилось только хорошее, но, по правде сказать, ее гибель вызвала у очень многих тайное чувство утешения.
На острове Монреаль расследованиям преступлений не придавали такого большого значения как в Квебеке, столице, где Гарро д'Антремон лелеял в сердце мечту установления справедливости во имя короля, с помощью полиции и имея в качестве примера лейтенанта гражданской и криминальной полиции королевства, — господина де Ля Рейни.
Здесь все же были аванпосты неосвоенных земель.
Побуждаемый советами и чувствуя необходимость действовать, господин де Горреста приказал повесить ирокеза по имени Магониганбауит. Он был крещен, но его обвиняли в предательстве, потому что имя его значило «Друг ирокеза».