Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Берия был крайне одиозной фигурой. Его боялись. Но симпатий к нему питать никто не мог. Никто! Однако Берии была нужна опора в армии. Он видел быстрое старение «вождя», и уже в конце войны у него могли появиться далеко идущие честолюбивые планы, которые без поддержки армии в системе, где демократия лишь фикция, реализовать невозможно. Попытки Берии установить особые отношения с Антоновым ни к чему не привели. Генерал был сух и официален. Тогда, как это обычно делал Берия, он стал исподволь компрометировать Антонова. Несмотря на то что Сталин в глубине души, видимо, не очень верил нашептываниям Монстра, тем не менее он не стал присваивать Антонову, начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, маршальское звание, хотя и планировал сделать это по случаю Победы. Более того, в 1946 году «вождь» вновь вернул Антонова на должность первого заместителя начальника Генштаба, а в 1948 году «опустил» еще ниже, назначив первым заместителем командующего Закавказским военным округом.
Вообще А.И. Антонову в нашей исторической (да и художественной) литературе не повезло. Его фамилия почти не упоминается в длинных списках военачальников, имевших особые заслуги перед Родиной.
Война минула. Сталин на триумфальной колеснице, подобно Цезарю, взошел на Капитолий славы. Но если божественный Юлий долго ломал себе голову над тем, как отблагодарить своих верных легионеров, то Сталин постепенно отодвинул от себя тех, кто больше других напоминал ему о действительной роли каждого в великом триумфе. Антонов, чья подпись последние два года войны чаще других стояла рядом с росчерком Верховного Главнокомандующего, единственный генерал армии, удостоенный высшего ордена «Победа», в конце концов не был в полной мере оценен Сталиным. Верховный уже забыл, что в 1944–1945 годах Жуков, Василевский, Антонов разрабатывали и подавали ему такие идеи, такие стратегические замыслы ведения войны, что ему уже не нужно было что-то искать, а чаще всего нужно было просто соглашаться, внося лишь какие-то частные, мелкие поправки.
Сталин уже забыл, что, когда он стал Верховным Главнокомандующим, имел весьма смутное представление о теории и практике военного искусства. К пониманию тесной взаимосвязи военной стратегии, оперативного искусства и тактики как составных частей военного искусства вообще Сталин пришел постепенно, с помощью докладов, сообщений, разъяснений тех или иных конкретных ситуаций прежде всего Шапошниковым, Жуковым, Василевским, Антоновым.
Война закончилась. Для Сталина был важен прежде всего результат. О цене Победы он предпочитал говорить только в плоскости злодеяний фашизма. О собственных промахах не сказал ни разу. К бесконечной череде эпитетов – «великий вождь», «мудрый учитель», «непревзойденный руководитель», «гениальный стратег» – добавился еще один: «величайший полководец». Именно поэтому мне хотелось, добавляя все новые и новые штрихи к портрету этого человека, коснуться и стратегического мышления И.В. Сталина.
Мышление стратега?
Думаю, некоторые, увидев после слов «мышление стратега» знак вопроса, сразу же возразят или даже возмутятся. Ведь ставится под сомнение то, что десятилетиями сомнению не подвергалось. Сейчас же, в доказательство «ереси» автора, можно привести десятки цитат, высказываний наших выдающихся полководцев, свидетельствующих об обратном. И, наверное, эти высказывания по-своему будут верными. Подчеркну еще раз: в то время, когда писались мемуары замечательных советских полководцев, они могли сказать лишь то, что разрешалось сказать. Все негативные, критические высказывания в адрес Верховного расценивались как «очернительство». Мне пришлось проработать немало лет в Главном политуправлении Советской Армии и Военно-Морского Флота. Было время, когда в отделе печати Главпура в соответствии с высокими указаниями Суслова и его аппарата просматривались все мемуары. Мне приходилось говорить с людьми, которые в 50-е, 60-е годы и позже знакомились с воспоминаниями военачальников. Рукописи долго ходили «по кругу» в высоких инстанциях, и авторам было хорошо известно, что можно писать, а что нельзя. Прежде всего, благодаря этому фильтру в книги не попадали факты, выводы, события, статистика, наблюдения, размышления, оценки, которые могли «очернить» нашу историю. И история выглядела вполне благополучной. Думаю, дело не в том, чтобы искать конкретных виновников, а в том, чтобы понять: в литературе сложилась система, основанная на определенных посылках и ограничениях, укладывающая любое произведение в прокрустово ложе. Ни Главлит, ни многочисленные рецензенты не могли игнорировать предписания идеологической системы , основанной на одностороннем видении прошлого.
Я знаю, что не все, написанное многими военачальниками, вошло в их мемуары. Готовя свои воспоминания нередко под влиянием внешних обстоятельств, они искали место и повод, чтобы упомянуть в книге влиятельных людей, которых в годы войны часто нельзя было рассмотреть даже в очень сильную лупу. Знаю, как ретивые приспособленцы искали часть, где до войны служил Л.И. Брежнев, ту станцию, куда однажды сопроводил из Красноярска поезд с подарками фронту К.У. Черненко… Многие хорошие работы были «засорены» вынужденными ссылками на Брежнева, поиском поводов, чтобы упомянуть его заслуги. Конечно, такая, например, «реприза» не могла попасть ни в одну книгу. Лектор ГлавПУРККА полковой комиссар Синянский, выезжавший в августе 1942 года в 18-ю армию с проверкой хода выполнения приказа № 227, в частности, писал заместителю начальника Главного политуправления РККА Шикину: работники политотдела Емельянов, Брежнев, Рыбинин, Башилов «не способны обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении на работе и в быту работников политуправления фронта… По словам полкового комиссара тов. Крутикова и старшего батальонного комиссара тов. Москвина, и другие работники подвержены в своей значительной части беспечности, самоуспокоенности, панибратству круговой поруке, пьянке и т. д.». Я не могу утверждать, что все, написанное полковым комиссаром Синянским (а в записке говорится и о других «грехах»), является истиной. Мне хотелось лишь подчеркнуть, что любая критика в адрес Брежнева тогда была исключена.
Мы были пленниками ложного сознания. Часто людей невольно ставили перед выбором: или в книге все будет «как
Написав «мышление стратега», я хотел лишь беспристрастно взглянуть на особенность стратегического мышления человека, стоявшего во главе нашего народа и армии в Великой Отечественной войне. Скажу сразу: что касается мышления, то в отдельных областях Сталин имел некоторые преимущества перед многими советскими полководцами, но были и такие области, где он так и не смог избавиться от дилетантства, односторонности, некомпетентности, шаблона до конца войны. Впрочем, давайте по порядку.
Думаю, в полном смысле слова Сталин не был полководцем. Полководец – это военный деятель. К ним относят, пожалуй, не столько по должности, сколько по таланту, творческому мышлению, глубокому стратегическому видению, военному опыту и компетенции, богатой интуиции и воле. Сталин обладал далеко не всеми этими качествами. Это был политический руководитель : жесткий, волевой, целеустремленный, властолюбивый, который в силу исторических обстоятельств вынужден был заниматься военными делами. Сильная сторона Сталина как Верховного Главнокомандующего была предопределена его абсолютной властью. Но не только это поднимало его над другими военными деятелями. Он имел преимущество перед иными полководцами в том, что глубже их видел (в силу своего положения лидера страны) зависимость вооруженной борьбы от целого спектра других, «невоенных» факторов: экономического, социального, технического, политического, дипломатического, идеологического, национального. В силу своего положения он лучше, чем члены Ставки, работники Генштаба, командующие фронтами, знал реальные возможности страны, ее промышленности и сельского хозяйства. У Сталина было, если так можно сказать, более универсальное мышление, органически связанное с широким кругом невоенных знаний. Это преимущество, повторяю, определялось положением Сталина как государственного, политического, партийного деятеля. Полководческая, военная грань была лишь одной из многих, которая должна быть присуща государственному деятелю такого уровня.
По своему статусу Сталин был полководцем – Верховным Главнокомандующим. Но каким? Давайте еще раз обратимся к прошлому.
Военные историки часто ссылаются на Наполеона. Его высказывания считаются классическими. Бонапарт, рассматривавший соотношение ума и характера у полководца, считал: «Люди, имеющие много ума и мало характера, меньше всего пригодны к этой профессии. Лучше иметь больше характера и меньше ума. Люди, имеющие посредственный ум, но достаточно наделенные характером, часто могут иметь успех в этом искусстве». Разумеется, под умом надо понимать не только процесс отражения объективной реальности, дающий знание о существующих в реальном мире связях, свойствах и отношениях, но и компетентность в конкретной сфере военного дела. Как писал советский ученый Б.М. Теплов, для интеллектуальной деятельности полководца «типичны: чрезвычайная сложное и, исходного материала и большая простота и ясность конечноп результата. Вначале – анализ сложного материала, в итоге синтез, дающий простые и определенные положения. Превращение сложного в простое – этой краткой формулой можно обозначить одну из самых важных сторон в работе ума полководца». Другими словами, мышление полководца позволяем видеть одновременно целое и детали, движение и статику. Подлинное мышление полководца – это синтетическая (обобщающая) сила ума, выражающаяся в конкретности мышления. У полководца должны быть одинаково сильны ум и воля, интеллект и характер. Мы знаем, что порой на первый план выходит то один, то другой компонент. Но ум и воля всегда должны выступать в единстве. Только тогда полководец будет в состоянии проявить гибкость в отношении уже принятого решения и одновременно упорство и твердость в достижении цели.
Ранее уже отмечалось, что Сталин был умным человеком, но с заметно выраженными чертами догматического мышления. Верховный, если так можно выразиться, мыслил по «схеме». Самой слабой стороной его стратегического мышления являлось господство общих соображений над конкретными. Правда, в обобщающем анализе это могло стать как раз сильной стороной. Политик в Сталине всегда брал верх над военным деятелем. Скажу точнее: искушенный, жесткий политик брал верх над непрофессиональным военным. Для стратега, безусловно, общие соображения всегда важны, но у Сталина они нередко заслоняли конкретные проблемы. И наоборот, когда Сталин пытался сосредоточиться на чем-либо одном, конкретном, то он терял контроль над вопросами более общего порядка. Например, в те дни, когда назревала харьковская катастрофа, Сталин третью декаду мая 1942 года, как явствует из анализа его работы тех дней, активно занимался обеспечением проводки караванов судов в Баренцевом море, делами Волховского фронта, организацией ударов по аэродромам противника на Западном фронте, выделением катеров для Ладожской военной флотилии, дальнейшей передислокацией войск для уничтожения демянской группировки и т. д. Сталину не хватило стратегического ума для концентрации своих усилий, Генштаба, представителей Ставки на главном в тот момент участке советско-германского фронта. Сталин, как Тимошенко и Хрущев, не сразу почувствовал глубину опасности. Игнорируя, как обычно, решения и действия главкоматов, Сталин в данном случае довольно беспечно подошел к выводам и заверениям командования фронта и штаба Юго-Западного направления. Слабая оперативная подготовленность не позволила выделить стратегически важное звено; интуиция вовремя не подсказала Верховному грозную опасность.