Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Крупным организатором в ЦК был Я.М. Свердлов. Это был классический, самоотверженный исполнитель. «У него были ортодоксальные идеи на все, он был только отражением общей воли и общих директив. Лично он их никогда не давал, он только их передавал, получая от ЦК, иногда лично от Ленина». Когда он говорил, вспоминал Луначарский, то его речи походили на передовицы официальной газеты. Но он обладал и тем, в чем сравниться с ним могут немногие, – знанием малейших нюансов положения в партии, хорошими организаторскими способностями. Можно даже сказать, что до момента, когда было принято решение иметь в Секретариате первое лицо – Генерального секретаря ЦК, эти обязанности уже выполнял Я.М. Свердлов. Но это был ярко выраженный якобинец, сторонник жестких силовых методов переустройства общества. Сталину нравилось, как деловито, немногословно Свердлов вел заседания ЦК. Запомнилось одно из заседаний ЦК в марте 1918 года. На повестке дня было много вопросов: положение на Украине, декларация «левых»,
Робинзоны существуют только в романах. Те или иные качества человек формирует в себе, находясь в кругу товарищей, единомышленников, соперников. Сталин, входя в когорту ленинских соратников и учеников, должен был воспринять немало ценного, непреходяще важного от общения с вождем, его окружением. Однако далеко не все качества зрелого человека способны трансформироваться. Многое, заложенное в ранние годы, – скрытность, холодный расчет, ожесточенность, осторожность, бедность чувств – со временем не только не ослабло, но и усугубилось до предела. У Сталина уже давно начало просматриваться качество, которое Гегель называл пробабилизмом. Суть его заключается в том, что личность, совершающая какой-либо нравственно неблаговидный проступок, старается для себя внутренне оправдать его и представить добрым. Сталин так и поступал. Убедившись в том, что общепризнанный вождь серьезно болен, он начал исподволь большую игру с целью максимального упрочения своего положения в руководстве. На первых порах он пытался доказать себе: это нужно в интересах «защиты ленинизма». Затем все, что он ни делал, считал нравственно оправданным во имя «построения социализма в одной стране». В конце концов принцип пробабилизма займет важное место в арсенале политических средств Сталина. Народ должен знать, полагал Сталин: все, что будет делать он, – во имя народа.
Думаю, что многие из окружавших Ленина людей долго не могли раскусить Сталина. Для некоторых он казался просто исполнителем, для других – неплохим представителем национальных отрядов партии, для третьих – обычной посредственностью, коих всегда бывает немало в руководящих кругах любых режимов и систем. Да, соратники Ленина недооценили Сталина. Зато он раскусил всех. Даже самых близких соратников Ленина: Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Томского, Рудзутака, Косиора, многих других, оказавшихся по его воле «врагами народа». Ведь именно он увидел, что в гражданской войне Красной Армией руководили почти исключительно «враги»: Троцкий, Блюхер, Егоров, Тухачевский, Уборевич, Дыбенко, Антонов-Овсеенко, Смилга, Муралов, сотни и тысячи других «предателей». Ленин не догадывался, а Сталин проницательно заметил, что «командиры промышленности» тоже почти сплошь состояли из «вредителей»: Пятакова, Зеленского, Серебрякова, Лифшица, Гринько, Лебедя, Семенова, тысяч других. Только Сталин смог рассмотреть, что во главе советского дипломатического ведомства также были сплошь «шпионы»: Крестинский, Раковский, Сокольников, Карахан, Богомолов, Раскольников… А сколько других «двурушников» разоблачил практически во всех сферах жизни государства Сталин! Едва ли такой могла быть простая «посредственность»! Троцкий здесь ошибся. Робеспьер, выступая в Конвенте 5 февраля 1794 года, заявил: «…первым правилом нашей политики должно быть управление народом – при помощи разума и врагами народа – при помощи террора». Каким дуалистичным и неуниверсальным был метод Робеспьера! Сталин свое «правило» политики сделал монистическим: управлять и теми и другими одним методом – методом насилия. Думаю, ни один из окружавших Ленина соратников не мог и в дурном сне предположить, что в их среде зреет такой монстр. Не где-нибудь, а в самой когорте руководителей.
Скажу еще раз, Троцкий, конечно же, ошибался, что Сталин был «выдающейся посредственностью». Достаточно лишь одного опровергающего аргумента: у посредственности не бывает явных врагов. У Сталина их было предостаточно. Скоро об этом узнает вся партия, весь народ. Сталин оказался исключительно хитрым и коварным политиком, который сумел сделать себя единственным толкователем и «защитником» ленинизма. Ему удалось использовать ленинское окружение для концентрации власти в своих руках. Сыграв незаметную роль в революции, несколько активнее проявив себя в гражданской войне, Сталин почувствовал: люди из ленинского окружения, превосходя его во многом, в чем-то ему и уступают. Если бы он знал Гегеля, то мог хотя бы мысленно произнести: «Человек – господин своей судьбы и своего назначения».
Генеральный секретарь
Ход истории имеет одну особенность. Он необратим. Время не имеет обратного хода. Это можно сделать только мысленно. «Как морской песок ложится покровом поверх прежнего, – писал Марк Аврелий, – так прежнее в жизни быстро заносится новым». Ленину суждено было прожить после Октября чуть более шести лет. Но в эти годы спрессовано столько свершений, надежд и разочарований! Ленин успел очертить контуры грядущего, наметить пунктиры движения вперед.
XI съезд партии был последним, на котором Ленин присутствовал. На съезде доклад об организационной деятельности ЦК сделал В.М. Молотов. Охарактеризовав состояние внутрипартийной жизни. Молотов показал, как перегружены работой отделы ЦК. За «год через ЦК прошло 22,5 тысячи партийных работников, т. е. около 60 товарищей в день». Молотов поставил вопрос об упрощении «передвижки» кадров, налаживании должного учета, внесении большей организации в деятельность аппарата ЦК. В докладе подчеркивалось, что за минувший год «увеличилось также количество заседаний ЦК; увеличилось количество вопросов, обсуждавшихся в ЦК, почти на 50 %», увеличилось количество конференций, других всепартийных совещаний. Выступавшие на съезде делегаты выражали неудовлетворение работой центрального органа. Так, Осинский упрекал Политбюро за то, что высшая партийная инстанция занималась, в числе других вопросов, рассмотрением «вермишельных дел», как, например, «отдать Наркомзему дом «Боярский Двор» или нет, отдать типографию такому-то учреждению или оставить другому». Делегаты для совершенствования управления партией и страной предлагали иметь в ЦК три бюро: Политбюро, Оргбюро и Экономбюро.
Читая стенограммы первых после Октября съездов партии, поражаешься открытостью, подлинной гласностью в выражении мнений. Критика была естественна, как воздух. Не было славословия, чинопочитания, лести. Никто не добивался единства ради единства. Были вожди, но культа их не было. Например, на XI съезде доклад Ленина, при общей высокой оценке его положений и выводов, подвергали критике многие делегаты – Скрыпник, Антонов-Овсеенко, Преображенский, Осинский… Рязанов, например, под общий смех делегатов, критикуя деятельность ЦК, заявил: «Наш ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается… Пока партия и ее члены не будут принимать участия в коллективном обсуждении всех этих мер, которые проводятся от ее имени, пока эти мероприятия будут падать как снег на голову членов партии, до тех пор у нас будет создаваться то, что тов. Ленин назвал паническим настроением».
Откровенное, открытое обсуждение всех вопросов, касающихся партийной жизни, было пока непреложной нормой. К слову сказать, позже, в 30-е годы, все критические выступления, сделанные ранее, уже расценивались как «вредительские». В течение десятилетий монополии на власть можно было только единодушно одобрять, поддерживать, восхищаться… Стенограммы съездов и пленумов, состоявшихся при Ленине, хотя и свидетельствуют о начале огосударствления партии, но в них еще сохраняется надежда на народовластие.
Еще в 1920 году практика работы аппарата ЦК показала, что для организации деятельности Секретариата нужно специально выделенное лицо. ЦК РКП(б) на своем Пленуме 5 апреля 1920 года, обсудив этот вопрос, вынес такое решение:
«1. Секретарями избрать тт. Крестинского, Преображенского, Серебрякова. Вопрос о назначении одного ответственного секретаря не предрешать. Представить секретарям, по указанию опыта, через некоторое время вынести в ЦК предложение по этому поводу (так в тексте. – Прим. Д.В. ).
2. В состав Оргбюро кроме 3-х секретарей ввести тт. Рыкова и Сталина».
Знакомство с протоколами ЦК, которые часто велись на отдельных листочках школьной бумаги в линеечку, показывает, что вопрос о «назначении одного ответственного секретаря» возник не в 1922 году, а значительно раньше. После XI съезда один из секретарей был выделен особо. Ответственные секретари избирались и раньше: Стасова, Крестинский, Молотов. Но теперь речь шла о повышении статуса ответственного секретаря до уровня генерального. Чье это было предложение? Откуда исходило? По имеющимся данным – от Каменева и Сталина. Несомненно и то, что Ленин знал об этом предстоящем нововведении.
Состоявшийся 3 апреля 1922 года Пленум ЦК, сформированный на XI съезде партии, избрал, в соответствии с пожеланиями делегатов, Политбюро, Оргбюро и Секретариат. На Пленуме было принято решение ввести должность Генерального секретаря ЦК РКП(б). В этот же день первым генсеком был избран И.В. Сталин. Таким образом, он стал занимать сразу три высоких партийных поста: члена Политбюро, члена Оргбюро и Генерального секретаря. Тогда же секретарями были избраны кандидат в члены Политбюро Молотов и Куйбышев. Сегодня историки, философы, все люди, которых волнует отечественная история, задаются вопросом: почему именно Сталин, а не кто-нибудь другой? Кто предложил кандидатуру Сталина? Какое участие в этом акте принял Ленин? Означало ли назначение Сталина генсеком передачу ему особых полномочий? Ответы на эти и подобные им вопросы – прямое обращение не только к истории партии и страны после Ленина, но и к генезису будущих бед. Итак, обратимся к бесстрастным документам.