Триумф 'каскадеров'
Шрифт:
Виктор ничего не отвечает. Он до боли сжимает зубы, стараясь изгнать из памяти мелькание поручня, посыпанную мелкими опилками желтую арену и сверкающую стрелой проволоку...
4
– Артист Виктор Марчук после того случая у нас больше не выступает.
– А в цирке работает?
– Нет, отказался наотрез.
– Конфликт?
– Дело не в том. Видите ли, товарищ следователь, извините, не знаю вашего имени-отчества... Павел Ефимович? Так вот, Павел Ефимович, артист Марчук, как бы вам сказать, стал калекой...
– По моим сведениям, у Марчука не было травмы.
– Кроме психической.
– И...
– И она оказалась
5
Павел Ефимович Трофиновский, следователь, долго раздумывал, вытряхнув на стол бумаги из разных папок. Он перебирал их и так, и этак, перечитывал, сортировал, раскладывал, как пасьянс, и наконец решительно собрал их все в одну папку, будто объединял делопроизводство.
Следователь Трофиновский внешне мало выделялся из среды своих сослуживцев, его облик полностью совпадал с писательскими штампами для людей этой профессии: среднего роста, стройный, гибкий, с пружинящей походкой, с правильными чертами лица, прямым римским носом, энергичным, с ямочкой, подбородком, четкими очертаниями полноватых губ. Но иногда его губы приоткрывались и застывали, а в широко поставленных светлых глазах проявлялось выражение отрешенности, которое малознакомые женщины принимали за признак мечтательности. Но сотрудники, давно знавшие Трофиновского, по-иному толковали это выражение: "Паша моделирует ситуации", или "Трофиновский учуял след". Павел Ефимович в свои тридцать шесть лет имел две правительственные награды. Его стихи изредка публиковались в московских журналах. В следственном отделе считалось, что он обладает развитой интуицией, поэтому ему и поручили вести "странное дело".
Павел Ефимович отодвинул папку, откинулся на спинку стула, закрыл глаза, сортируя еще раз - теперь уже в воображении - описания различных происшествий: балерина Борисенко во время спектакля повредила ногу, боксер Пинчерский в тренировочных боях потерпел подряд три поражения от более слабых противников. И вот теперь - случай с канатоходцем Марчуком...
Тягостно вспоминать, каким увидел его Павел Ефимович в последний раз. С трясущимися губами и блуждающим взглядом. Складывалось впечатление, что артист кого-то ждет и отчаянно боится, как бы этот "кто-то" не пришел. Находясь в его квартире, Трофиновский начал невольно прислушиваться к гудкам проезжающих автомобилей, к шагам на лестнице... И только потом понял, что Марчук боится воспоминаний, которые хотел бы похоронить на дне своей памяти, но не знает, как это сделать. Все его ответы сводились к невразумительному бормотанию: "Обычный профосмотр - кровяное давление, пульс, прослушал легкие, проверил реакции мышц..." Приходившего "профессора" помнит плохо: "...невысокий, худой, с запавшими глазами, говорит быстро, заглатывая окончания слов". Но в клинике, обслуживающей цирк, никого похожего не оказалось. А между тем у всех пострадавших появлялся подобный "профессор" с небольшим аппаратом в черном чемоданчике. Говорил, что прислали из поликлиники для обычного профосмотра.
Трофиновский анализировал показания, нетерпеливо поглядывая на часы. Наконец в дверь постучали. Пришла Татьяна Марчук...
Он ее видел до этого лишь однажды, после происшествия в цирке. Тогда она выглядела лучше, хотя и была, конечно, напугана. А сейчас углубились, скорбные морщины у рта, глаза - как настороженные зверьки. "Она кого-то боится. Кого?" - подумал следователь.
– Здравствуйте, Татьяна Львовна! Рад, что не забыли о моей просьбе.
Худенькие плечи Татьяны вздрогнули:
– Как можно
– Прошу вас еще раз вспомнить обстоятельства, предшествующие...
– он запнулся, - происшествию с вашим братом. Расскажите - как можно подробнее - о человеке с аппаратом, приходившим к Виктору Львовичу...
– Это когда был профосмотр?
– Так, во всяком случае, говорил ваш брат. Что вам знаком этот... "профессор", что он вас лечил...
– Нет, нет, не знаю никакого профессора!
Сказав это, она поспешно отвела глаза. "Почему?" - мелькнула у Павла Ефимовича мысль.
– Вы договорились с братом, что придете на представление?
– Да. Он оставил для меня пропуск у администратора.
– Брат не упоминал о медицинском освидетельствовании перед выступлением?
– Врачи часто проверяли его. Двойное сальто-мортале - гвоздь программы, вы же знаете...
– Но в этот раз его обследовал кто-то новый. Этого человека никто в цирке раньше не видел.
– И вы думаете, что это и явилось причиной... падения Вити?
– недоверие явственно пробивалось в ее голосе.
– Пока только предполагаю.
– ...Предполагаете, что кто-то желал сорвать Витин номер? Что он специально явился, чтобы погубить моего брата?
– У этого человека был с собой какой-то аппарат, - следователь пытался направить разговор в нужное ему русло.
– Вы полагаете, что этим аппаратом он сбил Витю с каната?
"Похоже, что она допрашивает меня. Желание больше знать о причинах неудачи брата естественно для нее. Но почему она предпочитает рассказывать поменьше? И голос напряжен. Она говорит со мной так, будто видит перед собой не союзника, а противника..."
– Я не могу так полагать. Какие у меня основания?
– Вот именно. Ведь Витю тщательно обследовали и признали, что он вполне здоров.
– Значит, вы все же знаете об осмотре?
– Я имела в виду осмотр после...
– Она смолкла, не уронив слова "падение".
– Но мне непонятно, почему вы заподозрили в чем-то плохом того человека. Мало ли врачей обследовали Витю? И ничего плохого с ним не случалось...
"Может быть, я виноват в том, что не делюсь достаточно откровенно своими подозрениями, не объясняю их причин?"
– Видите ли, у меня есть данные, что один и тот же человек одним и тем же аппаратом воздействовал на нескольких людей. И со всеми ними потом случались неприятности. Конечно, это может быть простым совпадением. Но...
"Не могу же я ей сказать: "У меня возникло интуитивное чувство..."
– Простите, что "но"?
– Я обязан проверить все версии.
– Когда-то я учила законы элементарной логики. "После" - еще не значит - "потому".
– Верно. Но если возникает версия, ее необходимо проверить, прежде чем исключить.
– И поэтому вы готовы терзать подозрениями врача, может быть, очень хорошего специалиста? А тем временем будут страдать сотни больных, которым бы он мог помочь...
Трофиновский внимательно присматривался к собеседнице. Отметил, как вздрагивают тонкие ноздри, как упрямо морщит она лоб и обиженно поводит головой. Ее круглое лицо с большими голубыми, почти кукольными глазами было открытым и беззащитным. Но в морщинах на лбу, в сжатых губах угадывались недоверие и неприязнь к следователю, недовольство его вопросами. "Может быть, я взял не тот тон? Не учел, например, ее состояние после неудачи брата? Может быть, наш разговор преждевременен? Но я не торопил ее с приходом..."