Триумф Темного Меча
Шрифт:
Сарьон некоторое время молчал, не в силах ответить. Когда он заговорил, голос его звучал сипло.
— Сын мой, ты даже с Темным Мечом не одолеешь их всех! Ты понимаешь, что говоришь? — Он не поднимал головы, делая вид, что занимается раной.
Джорам коснулся его лица и заставил поднять голову — и Сарьон прочел ответ в его чистых карих глазах.
— Так будет лучше, отец, — просто сказал он.
— А что будет с твоей женой? — спросил Сарьон, когда смог преодолеть жгучую боль в груди.
Джорам посмотрел на Храм, где в тени сидела Гвендолин, и одинокий солнечный луч сверкал в ее волосах.
— Она полюбила Мертвого, который не дал ей ничего, кроме горя. — Мрачная улыбка искривила его губы. — Мне кажется, что, став мертвым, я окажусь полезнее, чем будучи живым. И, по крайней мере, — он удрученно вздохнул, — может, тогда она поговорит со мной. — Он крепче сжал руку Сарьона. — Оставляю ее на твое попечение, отец.
«Сын мой, я не переживу этого!» — чуть не выкрикнул Сарьон. Но он сдержался, и слова его излились слезами. Нет, лучше в эти последние минуты не возмущать покой в душе Джорама.
«Я буду держать его на руках, как в ту пору, когда он был младенцем. И когда эти карие глаза закроются навеки, когда та борьба, что он вел всю свою жизнь, завершится, тогда я встану и как смогу буду бороться с этим холодным и бесстрастным Присутствием, пока сам не паду».
Ослепительная вспышка и взрыв заставили Сарьона очнуться от его мрачных размышлений. Луч света, исходящего от чудовища, ударил по плитам у алтарного камня, проделав огромную дыру в земле неподалеку от того места, где лежало тело Симкина. В воздух поднялись клубы дыма. Металлическая тварь, зависнув над землей, медленно опускалась.
Менджу кричал в устройство — явно что-то спрашивал.
— Что он говорит? — прошептал Сарьон.
— Он спрашивает, уничтожили ли они колдуна. — Джорам помолчал, прислушиваясь, затем посмотрел на каталиста в мрачном изумлении. — Говорят, что да. По крайней мере, экраны не регистрируют ничего живого.
— Ничего живого? Болваны! — ругнулся Сарьон, но, поймав предупреждающий взгляд Джорама, замолчал. Менджу шел к ним, внимательно оглядывая сад.
— Похоже, наш приятель с револьвером покинул нас, — сказал маг. — Готовимся выступать, — он показал на Храм. — Если ты не хочешь, Джорам, чтобы твоя жена осталась здесь и стала постоянным членом этого незримого клуба, уведи-ка ее подальше от ее покойных телохранителей.
— Я приведу ее, — предложил Сарьон.
Каталист шел медленно, как будто отчаяние, завладевшее им, цеплялось ему за ноги и хватало за полы одеяния, мешая двигаться.
Гвендолин сидела на пыльном полу за разбитым алтарем, положив голову на большую каменную урну. Она не подняла головы при приближении Сарьона, а продолжала глядеть прямо перед собой, в никуда. Каталист с жалостью смотрел на нее. Ее золотые волосы спутались, разорванное платье было в грязи. Ей было все равно, где она, что творится вокруг, ей было все равно, что случится с Джорамом и с ней самой.
— Поторопись, отец, — безапелляционно приказал Менджу. — Иначе мы улетим без нее. Ты тоже будешь моим заложником.
«Может, так даже будет милосерднее», — подумал Сарьон, протянув руку к Гвендолин. Девушка посмотрела на него. Покорная, как всегда, она охотно пошла за ним и начала было подниматься из своего убежища за алтарем. Но невидимые руки удерживали ее.
В луче света, проникавшем сквозь пыль, Сарьон почти угадывал незримые глаза, с подозрением следящие за ним, незримые губы, неслышно приказывающие ему покинуть это священное место, которое он оскверняет своим присутствием. Впечатление было таким явственным, что он чуть было не зажал уши руками, чтобы не слышать, чуть не закрыл глаза, чтобы не видеть гнева и страдания в незримых очах.
«Я схожу с ума!» — в ужасе подумал он.
— Отец! — с угрозой сказал Менджу.
Сарьон крепко взял Гвендолин за руку.
— Я благодарен вам за то, что вы сделали, — сказал он в пустоту. — Но она еще принадлежит живым. Она не принадлежит вам. Вы должны отпустить ее.
Мгновение ему казалось, что все напрасно. Холодные пальцы Гвендолин сомкнулись на его руке, но когда он попытался привлечь ее к себе, то встретил сопротивление столь сильное, что с таким же успехом мог попытаться сдвинуть с места сам Храм.
— Прошу вас! — взмолился он.
Он тянул Гвендолин к себе, мертвые — к себе. В этой абсурдной ситуации его охватило желание истерически расхохотаться, но он справился с собой, понимая, что этот смех в конце концов перейдет в плач и он просто упадет и будет сотрясаться в рыданиях, как перепуганное дитя. Беззвучные крики звучали у него в ушах, хотя он не слышал ни слова.
Затем внезапно незримое сопротивление окончилось, словно кто-то усмирил их единственным словом.
Гвендолин освободилась так неожиданно, что просто рухнула вперед, в объятия каталиста, чуть не уронив его. Он поймал ее, помог устоять, отбросил с ее лица спутанные золотые волосы. Казалось, ее ничуть не тревожит то, что творится вокруг. Она продолжала озираться с рассеянным интересом, словно все это происходило с кем-то другим, а не с ней самой.
— А вы разве не идете? — спросила она, обернувшись к теням. Сарьон поторопил ее.
Каталиста не покидало неестественное ощущение того, что вокруг него сбились легионы мертвых, что их неслышные шаги громко отдаются эхом в тишине Храма.
Менджу нетерпеливо ждал их наверху лестницы, направляя оружие на Гвендолин и каталиста. Джорам молча стоял рядом, опираясь на колонну. На первый взгляд казалось, что у него нет сил даже на ногах держаться, не то что сражаться. И только Сарьон видел пламя, горевшее в глубине его темных глаз, твердую решимость, которая обретала форму железного клинка.
— Мы пойдем все вместе, — сказал Менджу, знаком приказывая Гвендолин и Сарьону выйти из храма. — Джорам, твоя жена и каталист будут между нами. Попытаешься сделать глупость — любую — и оба умрут.
— А Палач? — спросил Сарьон, остановившись на вершине лестницы и отчаянно пытаясь тянуть время.
— Эта кучка пепла? — оскалившись, Менджу показал на дыру в земле у алтарного камня, из которой еще поднимался дымок. — Думаю, тебе нечего больше его бояться, отец. А теперь пошли! — он повел фазором.