Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
– Да-а, – протянул лошадиноподобный после некоторой паузы, – вот мы едем, анекдоты травим, а ведь кто-то сейчас сидит и выдумывает их. А, товарищи?
– Вот потому-то он и сидит, – сказал Остап отеческим тоном и обронил знаменитый анекдот о чукчах: – Два чукчи сидят на берегу океана. "Хочешь, анекдот расскажу?" – "Политицкий?" – "Ну!" – "Не надо, сошлют!" – А вот тоже о чукчах, – живо подхватил белобрысый.
– Чукча говорит: "Я оцень, оцень сильно изуцаю русский языка. Казный день я запоминая восемнадцать слов. И всего я зауцил тысяцу слов. И это
– "Ты за что сидишь?" – "За лень. Мы с приятелем рассказывали друг другу анекдоты. Ладно, думаю, утром донесу. Но утром за мной уже пришли".
Едва он закончил, пенснеобразный любитель рыбной ловли стряхнул с себя анекдот из жизни палачей:
– Приходит палач домой. За плечами мешок, в котором что-то шевелится. Жена спрашивает: "Что это ты притащил?" -"Да так... халтурку на дом прихватил".
По всему купе раздался взрыв заразительного смеха.
– Сидит обезьяна на берегу Нила и полощет веревку в воде, – продолжал Остап. – Идет бегемот: "Ты что делаешь?" – "Дай двадцать центов, скажу". – "Возьми. А зачем тебе веревка?" -"Крокодилов ловлю". – "Дура! Кто же ловит крокодилов на пустую веревку?" Обезьяна (про себя): "Дура – не дура, а двадцать долларов в день имею".
Снова общий неудержимый хохот охватил все купе.
– Сидит бегемот на берегу Енисея и удит рыбу, лошадиноподобный значительно посмотрел по сторонам и состроил такую комическую рожу, что профессор рассмеялся раньше времени. – Мимо проплывает крокодил. "Далеко ли до Астрахани?" -"Близко". – "Ничего, я на велосипеде".
– Летят два крокодила, – белобрысый вытер платком лицо и достал из рюкзака куль с овсяным печеньем. – "Мы можем упасть!" – "Да нет, у меня во рту гайки!" – Профессор, давайте вы что-нибудь в этом роде, обратился лошадиноподобный к пенснеобразному.
– В этом роде? сейчас... а вот! Посетитель в ресторане. "Принесите мне кастрюлю супу." Принесли. Он берет и выливает себе на голову. Официант: "Что вы делаете? Это же суп!" – "А я думал – компот".
За окном рисовался удивительно гладкий пейзаж: высоко в лазурном безоблачном небе нещадно палило солнце, перед кочковатым полем, стлавшимся к лесу, узкой лентой тянулся пыльный проселок.
– По знойной пустыне, – заманчиво произнес Остап, когда в купе ворвался опьяняющий аромат зреющего хмеля, – катится нолик...
"Стоп! Стоп! Стоп! И еще раз стоп! Да сколько же можно заниматься тягомотиной? – расхорохорится нетерпеливый читатель. – Что это за анекдотики? – сорвется у него с языка. – Тары-бары-раздобары!.. Что это за ремарочки в романе? Жесты отчаяния? Интермедия? Зачем же играть на трепещущих струнах читателя? Что это за смехотворные занятия? Желание вызвать таким образом доброе расположение?.. Совершенно непонятно!" Ну ведь могут же люди ехать в поезде и рассказывать друг другу анекдоты?
"Не могут!" Ну ведь могут же!
"Нет, не могут! А если и могут, то..." Ну что ж, извольте! Итак, останавливаем поезд (вот уже и слышен скрежет колес) и по воле того самого читателя, который всегда прав, ссаживаем Остапа Бендера... (Где же его ссадить-то?) ну, скажем... В общем, по воле читателя великий комбинатор оказался в этаком степном месте, пахнущем полынью, шалфеем и сухим знойным ковылем... Поехали дальше?
"Поехали, поехали. Это черт знает что!"
Глава 30
КОННЫЙ ПЕШЕМУ НЕ ТОВАРИЩ!
Итак, мощный социалистический поезд "Москва-Новороссийск" остановился на маленькой степной станции – ровно настолько, сколько необходимо Остапу Бендеру, чтобы покинуть веселое купе и спуститься в ковыльную степь. Остап посмотрел вслед убегающему поезду и расправил плечи. Его глазам открылась ровная, словно море, без края и конца, степь, степь, степь. "Постойте, это почему же без края?! Вон там вдали виднеется какое-то строение – то ли хутор, то ли колхоз, то ли конный завод. Это кто там пасется? Конечно же, русская степная борзая. А кто там рядом с борзой? Ну да, вороная лошадь-степняк. Значит, конный завод!" Послушайте, дорогой читатель, вы так и будете влезать и спорить?! Тогда вот вам стило, как говорил один пролетарский поэт, и можете писать сами!..
Ладно, пусть будет по-вашему.
Остап поднял с земли саквояж, махнул рукой (Где наша не пропадала!) и зашагал к маячившему в степи конному заводу. Минут через двадцать он стоял у полуразвалившегося кормового сарая. Неподалеку от сарая, рядом с тем местом, где лежал очумевший от жажды пегий пес, худощавый и расстрепанный мужичонка распрягал горячую в серых яблоках лошадь с целью задать ей корм. Остап сладко зевнул и надвинул фуражку на нос. При беглом осмотре мужик тянул на все пятьдесят. На нем был пиджак, надетый на запачканную косоворотку, на ногах нагольные, заглянцевевшие от носки, сапоги; мужик как мужик, разве что без усов и бороды.
– Необразованность ты моя! – рыкнул мужик на кобылу.
– Что ругаешься, отец? – немножко устало спросил Остап, предлагая ему папироску.
– Знамо, шо ругаюсь. Онисим, чудо без умолку, не наездник, а хуже любого дояра!
– Кого хуже?
– Знамо кого. Сбрую и ту надеть по-человечески не могет! Так и получается: канитель задарма – это с одной стороны, а с другой – злобен есмь из-за этого Онисима.
– А ты, знамо, тут конюхом числишься? – легко перешел на язык мужичонки Остап.
– Конюхом, а то кем!
– А что, отец, в вашу конюшню администраторы нужны?
– Не конюшня у нас... Прилежаевский конный завод! Может, слыхал?
– Прилежаевское коннозаводство?! То самое?! – с фальшивым восторгом воскликнул Бендер. – Ну конечно же! – И он для убедительности легко ударил себя по лбу. – Слыхал, отец, слыхал.
– Ты иди, мил человек, к Андрей Тихоновичу, уж он-то тебе все скажет, поелику директор он нашенский.
– Гран-мерси, отец!