Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
– Да я помню: тогда шел снег. – ...он был.
Ишаченко погладил свои красноармейские усики, почесал затылок и откинулся на высокую спинку кресла. Наступившая минута молчания показалась Ираклию Давыдовичу вечностью. Колючие глаза старшего следователя говорили: "Вам что, морду набить или так сознаетесь?" Резиновые кулаки, покоившиеся на столешнице подтверждали, что глаза не врут и не шутят. Ужасно ненавидел товарищ Суржанский жизненные ситуации, в которых ему били морду. Последний раз это случилось в гостях у Ключниковых. Отметина еще красовалась на его честном партийном лице. Добавки Ираклий
...В кабинете старшего следователя по особо важным делам прогремел взрыв. Бронзовый бюст Железного Феликса развернулся на своем постаменте и сурово сдвинул брови. Чекистский плакат в кабинете Ишаченко дал крен. Задребезжали мутные оконные стекла. Стояк вешалки подпрыгнул на месте, а за дверью тетя Паша выронила из рук швабру. Только несгораемый шкаф остался невозмутим, а со стороны орехового шкафа в наступившей умопомрачительной тишине слышался шелест падающей бумаги.
Если бы сейчас ответ-работнику исполкома товарищу Суржанскому сообщили, что Земля сошла с орбиты и врезалась в толстый шар Солнца, он сказал бы: "Ну и что? И не такое бывает! А вот я..." Было страшно. Серый в крапинку пол уходил из-под ног. Ужас заморозил сознание первого немешаевского беспартбилетника и вырвал из его партийной души... истерический смех. Смех был сильный, хриплый.
– Ах, ты еще и ржать, контра?! – дошло до помутненного сознания Ираклия Давыдовича.
Смех прекратился так же вдруг, как и начался. Вырвавшийся было ужас возвратился, как джин, вовнутрь.
– Я же сам пришел, сам, понимаете? – проговорил Ираклий Давыдович, дрожа всем телом. – Какая же я контра? Понимаете, в среду утром...
Тут из кармана следователя свободной птахой выпорхнула фига.
– Это я уже слышал! – вспыхнул капитан. – А ну молчать! А может ты не просто контра, – предположил он, – а притаившийся враг народа? Или того хуже – наймит Антанты? А? Вот где надо разобраться... И хорошенько надо разобраться.
– Вы же помните, – захлебываясь в страхе, прошептал Ираклий Давыдович, – тогда еще снег шел. Ведь так? Так.
– А ну – молчать! – крикнул чекист так, что в жилах у наймита Антанты застыла кровь. – Хватит мне тут!..
Из возникшей возле орехового шкафа бумажной кучи он взял листок с надписью: "Протокол допроса".
– Ну, сволота контрреволюционная, начнем. Фамилия?
Альберт Карлович вновь закурил, а Ираклия Давыдовича передернуло. Он попробовал приоткрыть дрожащий рот, но губы были, словно приклеенные и вместо того, чтобы дать волю рашпильному языку, держали его в неволе. Уши заложило и они начали еле заметно вращаться.
– Фамилия, – громко повторил грозный следователь.
– Суржанский я... – губы неожиданно расклеились и так же быстро сомкнулись.
– Созна-аешься! – с уверенностью прошипел следователь. – Не такие кололись. Имя, отчество.
– Ираклий Давыдович, – выдавили побледневшие губы. Партийная совесть поджала хвост и предательски безмолствовала.
– Социальное положение?
Пошла стандартная процедура допроса, общая для всех округов страны с территориально-милицейскими формированиями. Гражданин Суржанский быстро освоился и отвечал на вопросы следователя более уверенно. Простые человеческие чувства вновь соединились с партответственной душой, насквозь пропитанной последними решениями немешаевского партактива.
Дойдя до "Есть ли родственники за границей?", следователь отложил в сторону ручку. "А к чему все эти формальности? подумал он. – Все равно этот тип – участник меньшевистского заговора. Очень кстати..." – Слушай сюда, контра, – сказал он. – Если ты мне сейчас не скажешь, кому, когда, где, при каких обстоятельствах и за сколько продал самое святое, что тебе доверила партия, я из-под твоей вражьей шкуры все повытаскиваю и твоим дружкам, антантским собакам, скормлю. Ты понял, ишак подорванный? Ираклий Давыдович покорно кивнул и изобразил на своем лице полное понимание.
– Кому, оленевод твою мать, партийный билет продал? еще раз спросил следователь и, достав из кобуры револьвер системы Смит и Вессон, почесал им затылок.
– Клянусь честью, я не продавал! Я не продавал, гражданин следователь, слово коммуниста... Понимаете, в среду утром, вы помните, тогда еще снег шел, такой большой снег, мокрый, билет у меня был. Я помню, был. Ведь так? Так.
– Ты что мне тут горбатого к стенке лепишь?
– Я не леплю, товарищ следователь.
– Как же не лепишь, когда лепишь?
– Понимаете, в среду утром...
– Нет, этот оленевод меня запарил! – ...вы помните, тогда еще снег шел, такой большой снег, мокрый...
– Видимо ты, волчина контрреволюционная, так ничего и не понял. Ну что ж, придется чистить харю!
С этими словами и прыгающей ядовитой усмешкой на лице Альберт Карлович буквально вылетел из-за стола и приземлился рядом с телом контрреволюционной волчины. Тут он вытащил из кобуры револьвер, крутанул пару раз вокруг пальца и начал трясти оружием перед потной физиономией Суржанского.
"Будет бить!" – сообразил Ираклий Давыдович и зажмурил глаза.
Но обстоятельства сложились так, что в тот самый момент, когда резиновый кулак капитана Ишаченко размахнулся для стимулирующего удара, дверь кабинета отворилась и на пороге, с папиросой в зубах, картинно появился выбритый начальник немешаевского ОГПУ товарищ Свистопляскин. Несмотря на то, что фамилия у начальника была дворницкая, его очки с серебрянными оглоблями, сидели на весьма интеллигентных ушах. Весь его вид как бы говорил: "Я ни разу в жизни не бил человека. А те, кого бил, ну разве это были люди?" – Ты подготовил докладную записку? – спросил начальник управления.
Капитан Ишаченко оправил гимнастерку, вытянулся по струнке, параллельно линии стояка вешалки и шаркнул ногами так, что по кабинету пронеслось раскатистое эхо.
– Никак нет, Роман Брониславович, я...
– Пора бы уже заканчивать, Альберт. – Начальник управления затянулся папироской. – Сам понимаешь, с этими кооперативщиками пора кончать. А чего тянуть? Дело ясное... Что тут у тебя? Товарищ Суржанский, вы к нам?
– Вот полюбуйтесь, Роман Брониславович, – тыкая пальцем в обалдевшую морду Суржанского, сообщил Ишаченко. – Вражина. Продал Антанте билет партийный.