Триумфальная арка
Шрифт:
— Отвечайте же! — рявкнул Фернан.
Клочок бумаги! Все сводится к одному: есть ли у тебя этот клочок бумаги. Покажи его — и эта тварь тут же рассыплется в извинениях и с почетом проводит тебя, будь ты хоть трижды убийцей и бандитом, вырезавшим целую семью и ограбившим банк. В наши дни даже самого Христа, окажись он без паспорта, упрятали бы в тюрьму. Впрочем, он все равно не дожил бы до своих тридцати трех лет — его убили бы намного раньше.
— Вы останетесь здесь, пока мы не установим вашу личность, — сказал Фернан. —
— Прекрасно, — сказал Равик.
Фернан вышел, громко стуча каблуками. Второй чиновник рылся в бумагах.
— Очень сожалею, мсье, — сказал он, помолчав. — Иной раз он просто как одержимый.
— Ничего не попишешь.
— Нам можно идти? — спросил один из рабочих.
— Идите.
— До свидания. — Он повернулся к Равику. — После мировой революции вам не понадобятся никакие паспорта.
— Надо вам сказать, мсье, — заметил чиновник, — что отец Фернана был убит в прошлую войну. Оттого Фернан и ненавидит немцев.
Чиновник растерянно глядел на Равика. Видимо, он уже обо всем догадался.
— Крайне сожалею, мсье, что так получилось. Если б я был один…
— Ничего не поделаешь. — Равик осмотрелся. — Разрешите мне позвонить, пока не вернулся этот Фернан?
— Звоните. Телефон вон там на столе. Только поторопитесь.
Равик объяснил Морозову по-немецки, что произошло, и попросил известить Вебера.
— А Жоан? — спросил Морозов.
Равик заколебался.
— Не надо. Пока не надо. Скажи, что меня задержали, но через два-три дня все будет в порядке. Позаботься о ней.
— Ладно, — ответил Морозов без особого восторга. — Ладно, Воцек.
Едва Равик положил трубку, вошел Фернан.
— А на каком языке вы говорили сейчас? — спросил он, ухмыляясь. — На чешском?
— На эсперанто, — ответил Равик.
Вебер пришел на другой день утром.
— Какая мерзость, — сказал он, оглядывая камеру.
— Во Франции пока еще сохранились настоящие тюрьмы, — ответил Равик. — Никакой гуманистической гнили. Добротный вонючий восемнадцатый век.
— Черт знает что такое! — сказал Вебер. — Надо же было именно вам угодить сюда.
— Не стоит делать людям добро. Это всегда выходит боком. Очевидно, я должен был спокойно смотреть, как женщина истекает кровью. Мы живем в железный век, Вебер.
— В железобетонный. А эти типы разнюхали, что вы находитесь в Париже нелегально?
— Разумеется.
— И адрес узнали?
— Конечно, нет. Не стану же я выдавать мой старый «Энтернасьональ». Хозяйку оштрафуют: ведь ее клиенты не зарегистрированы в полиции. А там — облава, сцапают с десяток людей. На сей раз я назвал отель «Ланкастер». Дорогой, роскошный, небольшой отель. Когда-то, очень давно, я там останавливался.
— У вас новая фамилия? Воцек?
— Владимир Воцек. — Равик усмехнулся. — Четвертая по счету.
— Вот не везет так не везет. Что же делать, Равик?
— Многого тут не сделаешь. Главное, чтобы полиция не пронюхала, что я уже не в первый раз во Франции. Иначе — шесть месяцев тюрьмы.
— Черт побери!
— Да, мир с каждым днем становится все более гуманным. Живи в опасности, говорил Ницше. Эмигранты так и делают. Поневоле, конечно.
— А если полиция ничего не узнает?
— Тогда дадут только две недели. А затем, конечно, вышлют.
— А дальше что?
— Снова вернусь.
— И снова попадетесь?
— Совершенно верно… Но на этот раз у меня все-таки была долгая передышка. Два года. Целая жизнь.
— Надо что-то предпринять. Дальше так продолжаться не может.
— Очень даже может. А что вы, собственно, могли бы сделать?
Вебер задумался.
— Дюран! — внезапно воскликнул он. — Дюран знает кучу людей, у него связи… — он запнулся на полуслове. — Господи Боже! Вы же сами оперировали главного бонзу, от которого все зависит. Помните, того, с желчным пузырем?
— Не я… Дюран…
Вебер рассмеялся.
— Я, конечно, и виду не подам, что знаю об этом. Но старик мог бы кое-что сделать. Я из него душу вытрясу.
— Вы мало чего добьетесь. В последний раз я выжал из него две тысячи франков. Этого он мне так легко не забудет.
— Еще как забудет, — сказал Вебер, совсем развеселившись. — Испугается: а вдруг вы расскажете обо всех его мнимых операциях? Вы же оперировали за него десятки раз. К тому же вы ему нужны!
— Он легко найдет мне замену. Бино или какого-нибудь хирурга из беженцев. Долго искать не придется.
Вебер пригладил усы.
— Такой руки, как у вас, ему не найти… Во всяком случае, попробую поговорить с Дюраном. Сегодня же увижусь с ним. А здесь я могу вам чем-нибудь помочь? Как кормят?
— Ужасно. Но надзиратель кое-что покупает мне.
— Как с сигаретами?
— Хватает. Правда, в тюрьме нет ванны, но тут вы мне ничем не поможете.
Равик провел в тюрьме две недели. Вместе с ним в камере сидели еврей-водопроводчик, полуеврей-писатель и поляк. Водопроводчик тосковал по Берлину; писатель ненавидел этот город; поляку все было безразлично. Равик снабжал товарищей по камере сигаретами. Писатель рассказывал анекдоты. Водопроводчик был незаменим как специалист по борьбе с вонью, исходившей от унитаза.
Через две недели за Равиком пришли. Сначала его повели к инспектору. Тот спросил, есть ли у него деньги.
— Да.
— Отлично. Тогда возьмете такси.
Он вышел из тюрьмы в сопровождении полицейского. Улица была залита солнцем. Как хорошо снова оказаться на воздухе! У ворот тюрьмы какой-то старик торговал воздушными шарами, и Равик удивился: неужели нельзя было выбрать более подходящее место? Полицейский остановил такси.
— Куда мы поедем? — спросил Равик.
— К начальнику.