Трижды заслуженная вдова
Шрифт:
— А почему вы вдруг заговорили о гибели всех моих так называемых родственников? Они умерли?
Я мучительно соображала, сказать больному о внезапном море членов его семейства или нет. С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой… Вдруг он бросится меня душить? Кто знает этих сумасшедших! Но тут неожиданно заговорил мой научный консультант.
— Давыд Флавиевич! — торжественно начала Люська. — Вы человек мужественный, несмотря на все лишения, что выпали на вашу долю. Роза, Рахиль, Соня и Аврум внезапно умерли. Такое бывает! Но вы не расстраивайтесь! У вас есть еще одна племянница — это незаконнорожденная дочь Арнольда, Светлана! Она пока жива и здорова. Сегодня к вечеру она будет в городе и, если вы желаете, навестит вас!
Господи, ну кто эту ненормальную тянул за язык! Давыд побледнел и схватился за волосы, словно хотел проредить свою великолепную шевелюру.
— А Гамлет? Гамлет Авакян жив? — совершенно неожиданно спросил он.
— Жив, — растерянно кивнула я. — И сын его, Левка-горемыка, тоже…
Либерман посмотрел на нас безумным взглядом и… принялся что-то быстро писать в своем блокноте. В его бормотании нельзя было разобрать абсолютно ничего, кроме редких возгласов «Ага!» и «Ого!» Почему-то сразу стало ясно, что дальнейший разговор бесполезен и больше от Давыда Флавиевича мы не добьемся ничего. Вот и верь после этого докторам: Кузькин, помнится, говорил, что Либерман адекватен, а он, нате, пожалуйста, только задачки решает! Однако дядечка спокойно воспринял известие о внезапном море своего семейства, молодец. Даже не поинтересовался, кто, когда, почему… А чего, собственно, ему расстраиваться? Жил он себе спокойно в этой богадельне, решал задачки по химии, к получению премии готовился, никто беднягу не наве-щал… Интересно, а почему он о Гамлете спросил?
Мои размышления прервал доктор Кузькин. Судя по блестящим глазам и следу губной помады на щеке, организационные вопросы были решены вполне успешно. Давыд Флавиевич даже не поднял головы при появлении врача, продолжая что-то бормотать себе под нос и быстро писать в своем блокноте. Дмитрий Гаврилович расслабленной походкой подошел к столу и налил себе бокал красного вина. При этом руки его заметно дрожали.
— Ну что? Поговорили? — спросил он, залпом осушив бокал. — Может, вам еще кого-нибудь привести? У нас еще Наполеон есть и Петр Первый!
Тут Кузькин обратил внимание на стену, на которой кое-где сиротливо засыхали красные икринки:
— Что это? Это он натворил?
— Нет, — вступилась за Давыда Люська. — Это Женька!
— Зачем? — Дмитрий Гаврилович уставился на меня.
— Она разминалась, — охотно пояснила подруга.
Кузькин принялся обрабатывать полученную информацию, а я равнодушно пожала плечами:
— Подумаешь! Между прочим, могла и телевизор разбить! Но ведь не разбила же!
Кажется, главврач мысленно поставил мне диагноз и уже назначил курс шоковой терапии или лечение электричеством. Впрочем, изучающее глядя на меня, он очень скоро пришел к выводу, что мой случай клинический, хронический и вообще, лечению не поддается. Поэтому он задал глупейший, на мой взгляд, вопрос:
— Уже уходите?
Я бы, конечно, задержалась, чтобы задать Давыду еще пару-тройку вопросов. Но при взгляде на Либермана уяснила, что он полностью погрузился в свои исследования и до окружающей действительности ему нет никакого дела. Оставаться дольше в этом пятизвездочном богоугодном заведении смысла не было.
— Ага, — с сожалением ответила я, поднимаясь с дивана.
— Вот и славно! — обрадовался Дмитрий Гаврилович. — Я вас провожу!
Кузькин вызвал уже знакомую Юлечку.
Она подхватила Давыда Либермана под руки и, что-то интимно шепча ему на ухо, повела к выходу. Доктор проводил их долгим взглядом и жестом пригласил нас с Люськой выйти вон. Мы безропотно повиновались. На КПП дурдома нас вновь подвергли той же самой процедуре, что и при входе.
— Ну? — насмешливо поинтересовалась Людмила, когда мы благополучно миновали трех богатырей и очутились на воле.
— Знаешь, Люсь, — грустно сказала я, — должна признать, что следствие зашло в тупик. Это, поверь, в первый раз в моей богатой практике! Я все еще не знаю, кто убийца; разговор с Давыдом ничего не дал, и вообще, никчемный я человек!
Стало безумно жаль себя, и я жалобно заскулила. Говорят, от слез женщинам становится легче… Легче не стало. Только появилось чувство обиды на весь мир и в особенности на Вовку. Ведь это он всегда говорил, что расследование преступлений — дело рук профессионалов, а не каких-то дамочек с куриными мозгами.
Заметив мое смутное состояние, Люська погладила меня по голове и сочувственно произнесла:
— Не горюй, Жень! В ментовке вон сколько «висяков»! Да твой Ульянов сам в тупик зашел, вот и вешает на нас всех собак! Иначе с чего бы ему таким хмурым ходить? Ишь, смотрит так, что мурашки по всему телу… Змей, одним словом!
Внезапно на меня напал приступ человеколюбия, и я горячо возразила:
— Ты, Люся, несправедлива к Вовке. Если бы не он, то мы бы сейчас с тобой на нарах баланду тюремную хлебали. И неизвестно, вышли бы когда-нибудь на волю или нет!
А потом, подумав, добавила:
— Хотя он, конечно, и змей…
Всю дорогу до дома я молчала и переживала свое фиаско. Теперь и у Вовки, и у Ромки, и у Веника — у всех будет повод позубоскалить на мой счет. Нет, надо скорей в Европу ехать: расслабиться, на Пизанскую башню полюбоваться, испанскую корриду возродить… И все-таки кто же убийца? Сначала я предполагала, что Розу Адамовну убила Сонька. Логично? Логично. Молодая женщина захотела в одночасье стать богатой (хотя собственных денег у нее от трех мужей осталось предостаточно). Все, кто знал Софью Арнольдовну, в один голос утверждают, что ради дензнаков она готова мать родную пришить. После ее гибели эта версия отпала. Зато появилась другая. Честно скажу, я грешила на Аврума — очень уж он мне не понравился. Да еще ко всему прочему умерла и Рахиль Флавиевна. Чем не вариант? Парень работать не любил, имел вздорный характер. Пока его папаша, известный мафиози, был жив, Аврума терпели, но потом… Эта версия тоже разбилась с печальным стоном: Аврум убит. Что общего во всех этих убийствах — так это инсценировка несчастного случая. Стоит это очень и очень дорого. Если, конечно, предположить, что киллер — профессионал, а не очень хороший любитель. Значит, заказчик должен был выложить весьма кругленькую сумму. А у кого она есть?
Мне на ум приходит только один богатенький Буратино: Гамлет Авакян. Тем более что и Давыд почему-то о нем заговорил. Впрочем, Давыд — сумасшедший. Оно и понятно: Соня говорила, что братец Арнольда еще гениальнее, чем ее отец. Вот на почве большого ума он и загремел в лечебницу проктолога Кузькина. Теперь Светка и Зоя Федоровна. Их можно смело исключить — слишком уж они обе положительные. Правда, Светку я не знаю, но, по словам бабы Нюры и по рассказам матери, она добрейшей души человек.
Маришка? Нет, девочка простая аферистка. На такое серьезное дело, как уничтожение всей семьи, она бы не решилась. Да и зачем ей? Денег-то она не получила бы в любом случае. Ей-то как раз выгоднее, чтобы Либерманы жили и здравствовали. Как ни крути, а получается, что Гамлет Ашотович — первейший подозреваемый. А ему это надо? В смысле, все эти убийства? Надо или нет, но проверить все же следует.
— Завтра будем Авакяна колоть! — решительно заявила я Люське, уныло глазеющей в окно электрички.
— Левку? Опять холодным утюгом? — удивилась та. — Зачем? Ты забыла, что у него на нервной почве диарея? Уделает нам всю конспиративную квартиру…
— Да нет, не Левку, а его папашу! Сильно он меня беспокоит, понимаешь?
— Нет, не понимаю, — честно призналась Люська. — Но я тебе доверяю. Колоть так колоть, кто бы спорил.
Пребывая в самом скверном расположе-нии духа, я переступила порог Люськиной квартиры. Остатки баррикад настроения нам не исправили, и мы, переглянувшись, уселись на кухне. Со вчерашнего дня у нас осталась початая бутылка красного вина, вот мы и решили провести небольшой сеанс стрессотерапии. Но прежде следовало сделать одно небольшое дельце. Я взяла трубку радиотелефона и набрала номер Левки.