Тризна по женщине
Шрифт:
— Да, конечно, — Одни кивает. — Но мой бог все-таки последовал сюда за мной!
— Может, и так, — говорит он. — Однако из двух чурбанов я выберу тот, на котором удобней сидеть. И знаю, ни один из них не в силах помочь мне. И твой тоже.
— Мой бог — бог!
— Все это слова, Одни. Не надо…
— Хеминг, ведь ты такой умный…
— Может, потому я и не верю. Надо жить, вот и все. От рождения до смерти. А после нас будут жить другие, и в них станут жить наши мысли.
— Ты такой мужественный!
— На самом деле, это не так, Одни. Но у меня хватает мужества признаться в этом.
— Это только слова, — говорит она сердито.
— Мои и твои. Взгляни на меня…
Одни поднимает на него глаза.
— Твои слова, Одни, словно цветы, растущие на склоне. Они поют, когда их тронет ветер. По ночам в них собирается роса, днем — солнечный свет. И путь до твоего последнего слова еще бесконечен.
Хеминг пришел к помощнице смерти Арлетте и спросил:
— Ты женщина?
Она уже собралась задрать юбку, но он покачал головой.
— Нет, нет, я о другом! В свое время ты делила постель со жрецом из капища. Значит, ты его хорошо знаешь. Как ты поступала, когда хотела провести его, обдурить?
— Тебе надо его провести?
— Да. Ты умеешь молчать?
— Умею.
— Ты помощница смерти, — говорит Хеминг, может статься, в один прекрасный день ты всадишь свой нож и в мою грудь или по крайней мере взвалишь на плечо мой труп и оттащишь его в болото, браня раба, который шагая следом, вдруг отпустит мои ноги. Но кем бы ты не была, тебе, верно, приходило в голову, что и я тоже могу загнать нож тебе в грудь?
Они смотрят друг на друга.
— Я ничего не имею против тебя. Но если ты проболтаешься, твой предсмертный крик опередит то, что ты захочешь сказать.
— Сколько людей уже знают про это? — спрашивает она, и ее вопрос выдает незаурядный ум.
— Ты хочешь сказать, что, чем больше людей замешано в этом деле, тем больше опасность, что кто-нибудь проболтается? Скажу честно: слишком много. Но иначе нельзя. Слушай, Арлетта. Представь себе: идут осенние жертвоприношения. Жрец в капище, он стоит перед Одином. Королева тоже там. Жреца надо ненадолго удалить оттуда. Как это сделать?
— Я понимаю, Хеминг, — говорит Арлетта. — И считаю, что ты прав. Я тоже думала, что кому-то нужно вмешаться, и ты единственный, кто может это сделать. Но если у тебя все сорвется, мой нож не пощадит того, чьей смерти она потребует. Даже тебя.
— Так и должно быть.
— Тебе надо сыграть на его тщеславии. Скажи ему: Один всегда требует, чтобы жрец выходил из капища и окроплял кровью повозку и телохранителей.
— Разве он не знает всех законов Одина?
— Он ничего не знает. Скажи ему: ты сам говорил, что великие старые жрецы, которых Один почтил своей любовью, всегда кропили кровью и повозки и стражу. Пойди к королеве и скажи ей то же самое. Ты же знаешь ее норов. Тебе надо сыграть и на ее тщеславии.
— Мы должны сыграть на тщеславии обоих!
— Ты умен, Хеминг!
— Ты женщина, Арлетта!
— Хочешь в этом убедиться?
— Спасибо, лучше не надо.
— Ха-ха, тебе хватает твоей Одни!
— Мы должны сыграть на тщеславии обоих!
— Да. Но не забудь сперва поднести ему доброго меда. Это важно.
— Я думаю, что меня тебе убивать не придется, — говорит Хеминг и улыбается.
— Кто знает, Хеминг, кто знает. Во всяком случае, я сделаю это с тяжелым сердцем.
— И острым ножом.
Они расстаются друзьями.
Теперь необходимо посвятить и Одни в то, что скоро должно случиться. Она бросается Хемингу на шею и старается найти в памяти какие-нибудь картины из жизни в Ирландии, которые убедили бы ее в том, что он поступает правильно. Одни идет в Капище, чтобы перед осенними жертвоприношениями вымыть там стены. Хеминг советует жрецу оставить женщин с их водой и грязью.
— Вот тебе кувшин с пивом и садись здесь в тенечке. День-то какой сегодня погожий.
Жрец не перечит Хемингу. В кувшине плещится пиво, жрец засыпает под деревом, теперь он не опасен до самого вечера.
К тому времени у них все должно быть готово. Сегодня они хотят провести пробу того, что им предстоит проделать на днях. Хаке тоже здесь. Он один из посвященных.
Но к ним присоединяется и старый Бьернар, он хочет носить воду для Одни. Наверно, в глубине своей старой, измученной души Бьернар любит Одни. Если она несет что-нибудь тяжелое, он всегда предлагает ей свою помощь. Так и теперь. Хаке злится и хочет прогнать Бьернара. Хеминг умней его.
— Бьернар, — говорит он, хватит тебе надрываться. Ты всегда заботишься об Одни, но сегодня воду для нее понесу я сам.
Он забирает у Одни оба ведра и несет их.
Однако Бьернар упрям. Единственное, на что у него есть силы, — упрямство. Он бормочет себе под нос:
— Я пока еще способен дотащить два ведра, и, если не ошибаюсь, это я расчистил тропинку к капищу и убрал с нее ветки. Значит, я имею право ходить здесь, когда захочу.
— Может, его убить? — тихо спрашивает Хаке. Гордый, непостижимый Хаке, опасный своей прямолинейностью.
— Не дури, — говорит Хеминг.
— Но ведь мы должны сегодня устроить пробу?
— А что мы скажем, когда найдут его труп?
— Про какой труп вы говорите? — подозрительно спрашивает Бьернар, он плохо слышит, однако улавливает все, что для него важно. — Про тот, который я нашел на берегу моря? Люди думали, будто я взял с него серебро… — Теперь старик окончательно рассердился. Он идет за ними до самого капища и не желает возвращаться назад. Он имеет право быть здесь.
Пробу надо сделать сегодня.