Троцкий и заговор в Красной Ставке
Шрифт:
РГВА.Ф. 6. Оп. 5. Д. 66. Л. 368–368 об.
Подлинник — машинописный текст с автографом.
Приложения №№ 1–2
Материалы расследования
Приложение № 1
31 мая 1919 г.
РАССЛЕДОВАНИЕ
По поводу поданного начальнику Административно-учетного управления бухгалтером Канцелярии Полевого штаба Реввоенсовета Республики ЛИМОННИКОВЫМ рапорта на действия начальника Канцелярии ХАРИТОНОВА.
Допрошенные по настоящему делу нижепоименованные лица показали следующее:
К.И. Климов: Про Харитонова как начальника и человека я кроме хорошего ничего не скажу. Он требовательный начальник и потому каждая оплошность, сделанная подчиненным, вызывает у ХАРИТОНОВА известное раздражение, тем более что вся служба в нашем отделении, где бывают за день сотни людей, самая нервная и напряженная.
Про отношения ХАРИТОНОВА с ЛИМОННИКОВЫМ могу сказать, что они раньше — и в Муроме, и в Москве были самые наилучшие.
С.М. Рябов: Я служил с ХАРИТОНОВЫМ вместе еще до Японской войны [340] . Он и тогда был какой-то странный. Грубость у него была в голосе всегда, даже и при шутках. Поэтому, с кем бы он ни говорил, голос его уже звучит грубо. Сам по себе он кажется человеком черствым, но на самом деле он добр. При просьбах со стороны служащих
340
Русско-японская война 1904–1905 гг.
И.И. Васькин: ХАРИТОНОВ по характеру своему деспотичен. К служащим он относится неважно, у него часто происходят столкновения со всеми. По-моему, у ХАРИТОНОВА даже попросту [341] к служащим существуют придирки. Приказания отдаются им грубо, в невежливой форме. На справку, просимую подчиненным, он искреннего ответа не даст, а всегда со скандалом. Он, безусловно, нервный, но все-таки ему всегда нравится сказать что-либо с обидой для человека, а не что-нибудь искреннее. Он даже не здоровается со служащими. Все служащие часто слышат от ХАРИТОНОВА о неумении вести свое дело. К начальству, конечно, ХАРИТОНОВ чувствует уважение, но к низшим служащим — не только к своим, но и всего штаба — резок. После первого заявления ЛИМОННИКОВА на ХАРИТОНОВА я был как-то в кабинете ХАРИТОНОВА и последний, между прочим, сказал мне: «Я знаю, Вы под меня подкапываетесь, Вам это не удастся, скорее я Вас выброшу по одному». С ЛИМОННИКОВЫМ ХАРИТОНОВ то неделю не разговаривает, то опять — так же и с другими. По-моему, ХАРИТОНОВ не должен выделять ЛИМОННИКОВА из среды других служащих по работе.
341
Так в тексте. Очевидно, следует: «попусту».
И.Д. Слюсарчук: Не знаю, может быть, ХАРИТОНОВ и нервный, но во всяком случае он резок и невоздержан. Отношения его к служащим невыносимы. Навстречу ни к своим, ни к другим служащим не идет — всегда как-то с криком. Раньше ХАРИТОНОВ почти каждый день придирался к своим подчиненным. Кто ему льстит, то к тому он относится ничего. За последнее время ХАРИТОНОВ почему-то стал придираться к ЛИМОННИКОВУ. ХАРИТОНОВ не ценит работы. Служащим он никогда не ответит на приветствие даже на улице.
В.Э. Ващенко: По-моему, ХАРИТОНОВ — больной человек. Нормальный здоровый человек не позволил бы себе такого отношения к другим, как ХАРИТОНОВ. У него наблюдаются придирки ко всем, и затем он как-то огрызается. ХАРИТОНОВ в особенности придирался к РЯБОВУ: бросал ему бумаги и грубо говорил. То же и по отношению к СЛЮСАРЧУКУ и ВАСЬКИНУ. Последнее время ХАРИТОНОВ стал все-таки корректнее, что не помешало ему наброситься совершенно напрасно и несправедливо на ЛИМОННИКОВА — все было сделано последним по указанию самого же ХАРИТОНОВА. Однако ЛИМОННИКОВА ХАРИТОНОВ ценит, хотя иногда без причины его и оскорбляет. Сам ЛИМОННИКОВ никогда не давал поводу ХАРИТОНОВУ. Когда он последний раз накричал на ЛИМОННИКОВА, то последний даже захворал и ушел со службы. Часто бывает, что ХАРИТОНОВ, не разобрав, в чем дело, накричит и на посторонних, как это было, например, с начальником приемной станции ИВАНОВЫМ. Окрики и отношения ХАРИТОНОВА ко всем заставляют прекращать работу. Он никогда даже не извиняется. Я, например, хочу уйти от такой службы.
А.В. Семенова: ХАРИТОНОВ очень груб и резок, но я объясняю это его болезненностью. Он бывает резок до крайностей, но в то же время бывает и мягкий, что, однако, случается очень редко. Он резок со всеми — не только со своими служащими. По отношению к ЛИМОННИКОВУ он таков же, как и к другим, т. е. к РЯБОВУ и ВАСЬКИНУ К тому же он более всего соприкасается с ними по службе. ХАРИТОНОВ требует тщательной и усидчивой работы. Пожалуй, иногда и в большем количестве, но все-таки в пределах возможного. Особенной несправедливости у ХАРИТОНОВА к служащим я не замечала. Со служащим он не здоровается, разве когда здоров и, следовательно, в хорошем настроении. У ХАРИТОНОВА бывали конфликты и с ЛИМОННИКОВЫМ, и с другими.
В.Ф. Мальгин: ХАРИТОНОВ в обращении груб со всеми, но, по-моему, это у него в характере. Если ему что не удается, то он в особенности выходит из себя. Часто во время своих выходок он говорит всем «Ты». Затем у него нет обыкновения здороваться со служащими. По отношению к ЛИМОННИКОВУ он был в особенности резок и груб.
А.А. Никитин: Я знаю ХАРИТОНОВА лет 15. Он сын крестьянина. Костромич родом, бывший учитель. Был офицером и слушал курсы в академии. Его происхождение и врожденная угловатость, а также наличие болезненности заставляют ХАРИТОНОВА быть неровным и несдержанным. В силу полученного воспитания он и раньше был таким неровным, не только теперь. Как начальник канцелярии он несправедлив ко всем и покрикивает тоже на всех. Если кому и попадало, то, конечно, по заслугам. Вина за его обращение со служащими падает, конечно, на последних. Он кричит тогда, когда обнаруживает ошибки. Замечания его по службе всегда справедливы. Он требователен совершенно правильно. Сора из избы он не выносит, т. е. замечания на ошибки и промахи дальше не идут. Про случай последний я не слыхал, т. е. разговор ХАРИТОНОВА и ЛИМОННИКОВА был не в моем присутствии.
В.Н. Анциферов: Харитонова я знаю давно. Он безусловно честный человек. По природе своей он грубый. Свиреп по службе был и в полку. Здесь ХАРИТОНОВ сильно блюдет интересы службы, защищая и себя, чтобы не попасть впросак, и интересы начальства. Поэтому иногда при справках ХАРИТОНОВ дает только сухие ответы строго по закону, что не всегда нравится интересующимся, так как они не всегда совпадают с мнением по этому же вопросу начальства, часто стоящего не в курсе многочисленных приказов и разъяснений, какие знакомы ХАРИТОНОВУ. По отношению к своим подчиненным, делающим промахи, он всегда принимает свои меры, т. е. старается их урезонить, что ему, однако, не удается по врожденной ему грубости. Но рапорта на подчиненных ХАРИТОНОВ никогда не подает. ЛИМОННИКОВ как бухгалтер должен от начала до конца проверять все попадающие к нему бумаги, но он в них проверяет лишь итоги. Последние ассигновки (так как они не были проверены как следует в бухгалтерии) оказались все с ошибками и были возвращены. Харитонов на это часто указывал и говорил по этому поводу [342] ЛИМОННИКОВУ. Недавно из Контроля [343] пришла неприятная бумага, и ХАРИТОНОВ, конечно, извелся и вызвал для объяснений ЛИМОННИКОВА. Последний заявил, что он не успевает работать — ХАРИТОНОВ на это возразил, что можно подзаняться и дома, а ЛИМОННИКОВ ответил, что он занимается лишь до 8 часов и никогда больше сидеть не будет. После этих слов ХАРИТОНОВ сказал, что я научу Вас работать. Вот и все, что мне известно по настоящему поводу. Харитонов очень нервный, он и в семье грубит и даже с женой иногда не разговаривает. Он, пожалуй, и болезнен и таков по своему характеру, но не злопамятен. Скорей всего, он несдержанный. У меня тоже бывали с ним перепалки, но на правах нашего старого знакомства они, конечно, ликвидировались и у нас опять возобновлялись хорошие отношения. Он сейчас лечится и берет холодные души. В его отношениях со служащими злой воли, конечно, нет — он достаточно знает службу. Я, насколько мог, старался сглаживать всегда его отношения со служащими.
342
Так в тексте. Правильно: «об этом».
343
Вероятно, имеется в виду Военно-хозяйственный надзор.
А.Ф. Лимонников: Я вместе с Харитоновым служу давно. Я изучил его хорошо и как начальника, и как человека. Он больной, желчный, несправедливый и ко мне, и к другим. Пожалуй, к СЛЮСАРЧУКУ и ВАСЬКИНУ больше, чем к другим. От ХАРИТОНОВА можно слышать резкие выражения вроде: «Вас выгонят со службы». Мне, как чувствительному человеку, было всегда обидно на его отношения [344] ; жаловаться же было тяжело и неприятно, и я терпел. В Москве у нас разногласий не было и отношения наши были хорошие. Я, между прочим, даже спрашивал у ХАРИТОНОВА совета, перейти ли мне на другую службу (перед отъездом сюда) [345] , и ХАРИТОНОВ мне отсоветовал. Я принял его совет к руководству и приехал сюда. В Москве у нас были маленькие резкости, но я, за нервностью ХАРИТОНОВА, прощал их. Там было плохо РЯБОВУ. ХАРИТОНОВ кричал на него и кидал ему бумаги. Но РЯБОВ не знал тогда дела и терпел, но мне это самому было неприятно слушать. Однако я сознавал, что РЯБОВ дела еще не знает, и извинял ХАРИТОНОВУ его обращение с РЯБОВЫМ.
344
Так в тексте.
345
В Серпухов, очевидно, в ноябре 1918 г.
Здесь, в Серпухове, у нас отношения изменились. ХАРИТОНОВ занимается у себя в кабинете и поэтому отдалился от нас. Раньше мы были за работой всегда вместе и ходили также со службы домой. ХАРИТОНОВ часто говаривал всем, что мало работают. Я, как мог, всегда сглаживал его отношения со служащими. Тут, в Серпухове, мы работаем врозь — ХАРИТОНОВ у себя один, а мы, служащие, вместе, и отношения наши изменились и обострились. Он вообще не общительный по характеру, и это отдаляет его ото всех. Хотя бы он, как человек, поговорил с нами, а то и не здоровается, и не прощается. Обращается только как с подчиненными. Я раньше за них заступался и умиротворял ХАРИТОНОВА, а здесь этого не делаю, поэтому если здесь кем-нибудь что-либо не сделано и ХАРИТОНОВ начинает кричать, то я не вмешиваюсь, хотя мне и больно слушать. ХАРИТОНОВ по натуре любит все-таки, чтобы подчиненные поговорили с ним как люди, а не как служащие, а я не находил в этом надобности, тем более что он меня подгонял по работе. Я не люблю, когда меня подгоняют, и просил ХАРИТОНОВА меня не подгонять, а только давать указания. Здесь, когда у ХАРИТОНОВА накипает желчь, то он уже заранее решает кого-нибудь ругнуть. Для меня был тяжелый случай перед Пасхой — ХАРИТОНОВ начал на меня кричать, что не готов авансовый отчет (я его делал около месяца с урывками). Но ХАРИТОНОВ не знал сложности этой работы, а это была самая серьезная работа за всю мою службу. Я отвечаю на замечание ХАРИТОНОВА, что эта работа сложная, тем более что у меня на руках и другая, повседневная, работа, и я не могу сосредоточиться лишь на этом отчете. ХАРИТОНОВ на это заявил мне, что я мало занимаюсь и мог бы посидеть и потом; ну а я, говорю, сидеть не могу. Так как ХАРИТОНОВ говорил со мной в повышенном тоне и несправедливо, то это меня стало нервировать. Вслед за сим ХАРИТОНОВ добавил, что если я не хочу работать как следует, то можно поискать и другого. Меня это обидело и я пошел, было, жаловаться и встретил комиссара СЕМЕНОВА, которому и рассказал инцидент, прося принять против ХАРИТОНОВА неофициальные какие-нибудь меры, чтобы он не позволял в будущем такие грубые выходки. СЕМЕНОВ, однако, предложил подать коллективную жалобу во фракцию, обещая при этом условии удалить ХАРИТОНОВА, но этого, конечно, сделать я не мог и сказал СЕМЕНОВУ, что такую жалобу подавать не стоит. Обида моя после этого улеглась, но все это повлияло на мое здоровье — я нервный и сильно поволновался. Я считаю, что ХАРИТОНОВ стал далеко заходить. Тогда же я просил о переводе, ибо мне никогда не говорили на службе так, как ХАРИТОНОВ, т. е. что я не на своем месте. ХАРИТОНОВ после этого случая остался таким же, но ко мне уже относился лучше. На днях в отделении получились 2 неприятные по содержанию бумаги. В одной из них, когда разобрались, оказался, собственно, виноват сотрудник разведывательного отделения УДАЛОВ, который нас и подвел. Дело было так: я, по поручению ХАРИТОНОВА, выбрал известные документы по расходам разведывательного отделения и вместе с сопроводительной бумагой направил их туда. Там УДАЛОВ расписался только в получении части документов, а не всех, и вернул остальные нам. Так как это было неправильно, то по резолюции ХАРИТОНОВА мы вновь их вернули туда же, а УДАЛОВ на это обиделся, и разведывательное отделение прислало нам едкую бумагу за подписью начальника оперативного отделения и других о том, что отчет должна составить канцелярия и т. д. — все это было написано очень колко. Тогда же, в тот же самый день (это было 23 мая) от контролера тоже получилась неприятная бумага о том, что представленные нами ассигновки часто бывают с ошибками в тех расходах, которые показываются другими частями. Видите ли, мы не проверили и не проверяем поступающие к нам требовательные ведомости [346] . Затем как-то Контроль пропустил нерасчленные ассигновки, и я, зная это, и этот раз послал так же, но и тут Контроль вернул все обратно и еще написал, что встречаются ошибки, и не утвердил наши ведомости, хотя раньше (как я говорил) таких указаний нам тоже Контроль не делал. Конечно, все это расстроило ХАРИТОНОВА и он позвал меня в свой кабинет. Я заметил, что он в последнее время избегал делать разнос в присутствии всех служащих, а старался позвать к себе. ХАРИТОНОВ сразу же стал говорить повышенным тоном о том, что возвращена бумага из разведывательного отделения. Вы, говорит, мне как следует не докладываете, я Вам доверяю, а Вы меня подводите, путаете и ведете дело хуже письмоводителя. На это я ХАРИТОНОВУ возразил, что я принесу приказы и мы увидим, кто прав. Приношу и показываю ХАРИТОНОВУ приказы, говоря, что Вы на меня кричите, а я прав — все правильно.
346
Скорее всего, речь идет о требовательных ведомостях на выдачу жалованья сотрудникам.