Трое на прогулке
Шрифт:
Частенько такой маленький монолог, заключающий намек на некие тайны, скрытые в глубинах нашего сознания, трогает Этельберту, но сегодня, к моему удивлению, он не произвел на нее должного впечатления. Насчет жизни в раю она посоветовала мне не волноваться, заметив, что это мне не грозит; то, что я – человек странный, всем известно, тут уж ничего не поделаешь, и если другие меня терпят, то нечего и расстраиваться. От однообразия жизни, добавила она, страдают все, тут она со мною согласна.
– Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется, – сказала Этельберта, – уехать куда-нибудь, бросив все, даже тебя. Но я знаю, что это невозможно, так что всерьез об этом и не задумываюсь.
До этого я никогда не слышал, чтобы Этельберта разговаривала в таком тоне. Это меня озадачило и безмерно опечалило.
– С твоей стороны очень жестоко говорить мне такие слова. Хорошие жены так не думают.
– Я знаю, – ответила она, – поэтому раньше и не говорила. Вам, мужчинам, этого не понять, – продолжала Этельберта. – Как бы женщина ни любила мужчину, порой он ее утомляет. Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется надеть шляпку и пойти куда-нибудь, и чтобы никто тебя не спрашивал, куда ты идешь и зачем, как долго тебя не будет и когда ты вернешься. Ты даже представить себе не можешь, как мне иногда хочется заказать обед, который понравился бы мне и детям, но при виде которого ты нахлобучил бы шляпу и отправился в клуб. Ты даже представить себе не можешь, как мне иногда хочется пригласить подругу, которую я люблю, а ты терпеть не можешь; встречаться с людьми, с которыми я хочу встречаться, ложиться спать, когда клонит в сон, и вставать, когда захочется. Два человека, живущие вместе, вынуждены приносить в жертву друг другу свои желания. Надо все же иногда расслабляться.
Теперь, хорошенько обдумав слова Этельберты, я понимаю, насколько они мудры, но тогда, признаться, они меня возмутили.
– Если ты желаешь избавиться от меня…
– Не петушись, – сказала Этельберта. – Я хочу избавиться от тебя всего лишь на несколько недель. За это время я успею забыть, что в тебе есть два-три острых угла, и вспомню, что в остальном ты очень милый, и буду с нетерпением ждать твоего возвращения, как, бывало, ждала тебя раньше, когда мы виделись не так часто. А теперь я перестаю замечать тебя – ведь перестают же замечать сияние солнца, и всего лишь потому, что видят его каждый день.
Тон, взятый Этельбертой, мне не понравился. Проникнуть в суть вещей она не может, и не ей рассуждать на столь деликатную тему, как эта. То, что женщина с вожделением предвкушает трех-четырехнедельное отсутствие мужа, показалось мне ненормальным: хорошие жены об этом не мечтают. На Этельберту это было не похоже. Мне стало не по себе; я понял, что никакой поездки мне не надо. Если бы не Джордж и Гаррис, я бы от нее отказался. Но так как мы уже договорились, то отступать было некуда.
– Отлично, Этельберта, – ответил я, – будь по-твоему. Если хочешь отдохнуть от меня, отдыхай на здоровье. Боюсь показаться чересчур навязчивым, но, как муж, все же осмелюсь полюбопытствовать: что ты собираешься делать в мое отсутствие?
– Мы хотим снять домик в Фолькстоне, – сообщила Этельберта, – мы едем туда вместе с Кейт. И если ты хочешь удружить Кларе Гаррис, – добавила она, – уговори Гарриса поехать с тобой, и тогда к нам присоединится Клара. Когда-то – вас еще мы не знали – мы славно проводили время втроем и теперь с радостью вспомним былые денечки. Как по-твоему, – продолжала Этельберта, – тебе удастся уговорить Гарриса?
Я сказал, что постараюсь.
– Золотко ты мое, – добавила Этельберта. – Постарайся как следует. Можете взять с собой Джорджа.
Я ответил, что брать с собой Джорджа нет никакого резона, намекая на то, что Джордж холостяк и ничью жизнь не портит. Но женщины иносказаний не понимают. Этельберта лишь заметила, что бросить Джорджа одного было бы жестоко. Я пообещал передать это ему.
Днем в клубе я встретил Гарриса и спросил, как у него дела.
– А, все в порядке, меня отпустили, – ответил он. Но, судя по тону, было не похоже, что это приводило его в восторг.
Я стал вытягивать из него подробности.
– Все шло как по маслу, – продолжал он. – Она сказала, что Джордж хорошо придумал и мне это пойдет на пользу.
– По-моему, все в порядке, – сказал я. – Что же тебе не нравится?
– Все было в порядке, но на этом дело не кончилось. Затем разговор зашел о другом.
– Понятно.
– Ей взбрело в голову установить в доме ванну, – продолжал он.
– Уже наслышан, – сказал я. – Эту же самую мысль она подсказала Этельберте.
– Что ж, мне пришлось согласиться: меня застали врасплох, и я не мог спорить – ведь обо всем другом мы так мило договорились. Это обойдется мне не меньше ста фунтов.
– Неужели так дорого? – спросил я.
– Дешевле не выйдет, – ответил Гаррис, – сама ванна стоит шестьдесят фунтов.
Мне было больно слышать это.
– Потом еще кухонная плита. Во всех бедах, случившихся в доме за последние два года, виновата эта кухонная плита.
– Это мне знакомо. За годы совместной жизни мы сменили семь квартир, и все семь плит были одна хуже другой. Наша нынешняя – мало того, что ни на что не годится, еще и издевается. Она заранее знает, когда будут гости, и тогда на ней вообще ничего не приготовишь.
– А мы покупаем новую, – сказал Гаррис, но без всякой гордости. – Клара считает, что так мы сэкономим на ремонте. По-моему, если женщине вздумается купить бриллиантовую тиару, она объяснит, что таким образом экономит на шляпках.
– Во сколько, по-твоему, вам обойдется плита? – спросил я. Этот вопрос меня заинтересовал.
– Не знаю, – ответил Гаррис, – наверное, еще в двадцать фунтов. А потом речь зашла о пианино. Ты когда-нибудь замечал, чем одно пианино отличается от другого?
– Одни звучат громче других. Но к этому привыкаешь.
– В нашем первая октава никуда не годится, – сказал Гаррис. – Между прочим, что такое первая октава?
– Это справа, такие пронзительные клавиши, – пояснил я, – они орут, как будто им наступили на хвост. По ним колотят в конце всех попурри.
– Одного пианино им мало. Мне велено старое передвинуть в детскую, а новое поставить в гостиной.
– Что еще?
– Все, – сказал Гаррис. – На большее ее не хватило.
– Когда ты придешь домой, они придумают еще кое-что.