Трое против Зоны
Шрифт:
Тогда я понял, откуда пошло у людей представление о привидениях. Для каждого человека, с которым мы долго общаемся, образуется у нас в мозгу цепь электрической активности. Крутятся сигналы по нейронам, для каждого человека своя дорожка. И вот человек умирает, исчезает из твоей жизни – а электрические сигналы в мозгу, дорожка эта нейронная, не исчезает сразу. Человека нет, а сигналы крутятся еще какое-то время, крутятся… и кажется тебе, что он есть, что он жив, отошел только, но вот-вот вернется. Отчетливо так кажется, до дури, до дрожи. Почти до галлюцинаций. Вот и мерещились людям призраки
Остаток вечера прошел в скорбном молчании. Шнобель долго сидел, глядя в костер, теребил лоскуток на разодранном рукаве и вздыхал. Я думал о том, что у меня только один близкий человек на этом свете – Никита. После смерти брата и его семьи я ведь остался совершенно одинок. Сильно сдружились мы с Пригоршней за то время, что вместе Зону топчем, и теперь не просто напарники, а еще и друзья. И мне было бы очень горько вдруг, вот так внезапно, потерять его.
Я поднял голову и увидел, что сидящий рядом Пригоршня тоже смотрит на меня, примерно с тем же выражением. Мы никогда не говорили об этом ни слова, но сразу поняли друг друга.
А наутро снова пустились в путь. Жизнь про-должалась.
Глава 6
Гнилое болото
– Не нравится мне это задание, Никита, – заявил я, пока Шнобель ходил умываться. – Нутром чую, что-то с ним не то. Давай откажемся, пока не поздно.
– Поздно, мы аванс взяли, на снарягу потратили, – возразил Никита. – И вообще, не стоит. Слухи пойдут, мол, струсили Химик с Пригоршней, слили задание, клиента кинули. А репутация в Зоне порой важнее экипировки, сам знаешь.
Вздохнув, я продолжил сборы. К сожалению, сейчас Никита прав. А когда он прав, так он прав…
Рюкзак Федора я отдал Пригоршне вместе с большей частью поклажи. Он у нас сильный, ему полезно тяжести таскать.
Никита первым делом провел ревизию оружейных запасов молодого. Тот любил пушки и таскал с собой две-три, зачастую разного калибра. Запасной одежды, еды брал по минимуму, предпочитая охотиться, чем брать тушенку, – зато набивал рюкзак разнообразным боезапасом. За что его очень ругал Пригоршня. «Оружие у всего отряда должно быть под один патрон, – наставлял он молодого. – Если кто-то выбыл из строя, его боезапас пригодится всем. Если у одного кончились патроны, другой всегда может поделиться». Но Федора было не пронять в этом вопросе. И теперь Пригоршня выгружал из рюкзака коробки с натовскими винтовочными и пистолетными патронами.
– И ведь не лень же ему все это таскать было! – разорялся Никита, изучая маркировку на картоне. – Главное, все стволы с ним сгинули, так что это все уже ненужное барахло. Ромыч, тебе пару коробок натовского патрона не надо? Бусы сделаешь…
– Заканчивай, Никита, пора дальше двигать. – Я привязал котелок к своему вещмешку, туда же сунул миски с ложками. Аккуратно скатал сложенное полотно палатки в тугой валик, закрепил ремешком, приаттачил к рюкзаку напарника. Позевывавший Шнобель застегивал свой, ярко-рыжий. Недавно рассвело, солнце еще не поднялось. Утро было холодным, но ясным, теплый свет пронизывал лес. И тем мрачней, унылей казалось болото под холмом.
Собравшись, проверив оружие, мы спустились с холма к болоту. Перед нами расстилалась гиблая топь. Хуже всего, что выглядела она усыпляющее безопасной – всего лишь покрытая мхом и травой земля. Но на самом деле мхи затягивают поверхность озер, и под ними образуется жижа из густого ила. Называется такой слой сплавиной или зыбуном. По сплавине можно идти, если она достаточно плотная и толстая. Но стоит провалиться сквозь нее, там, где слой тонкий, – и ты начинаешь тонуть. У трясины нет злого намерения тебя поглотить, просто ты вязнешь в этом полужидком иле. Не от чего оттолкнуться, чтобы выпрыгнуть, вылезти. Барахтаться тоже не получится: жижа сковывает движения. Поэтому если уж ты попал под сплавину – верный конец, ты медленно и неизбежно тонешь.
Место и впрямь гнилое. Солнце сюда как будто и не заглядывало никогда. Мох выглядел бурым, на низкорослом кустарнике висели сизые, тронутые плесенью ягоды. Между почерневшими обломками деревьев была растянута гигантская паутина. Кое-где виднелись окна с темной водой, от которой несло тухлятиной.
Мы постояли, озирая это невеселое место.
– Нельзя ли обойти? – Шнобель потер покрасневшие от холода руки.
– Куда там! – Пригоршня поежился. – Километров тридцать в обход, не меньше.
– Ну, тогда вперед? – и наемник поднял ногу, намереваясь шагнуть на выстилающий болото ковер мха-сфагнума.
Я едва успел задержать его.
– Стой! Во-первых, ты идешь строго за мной. Во-вторых, к воде не подходи, зыбун там тонкий, легко провалиться. Все ясно? Тут вешки проложены, которые только мы с Никитой знаем да еще несколько людей.
Шнобель отдернул ногу, как будто из мха высунулась разинутая пасть мутанта.
– Лады, тогда веди, – откликнулся он.
Внимательно осмотревшись в поисках наших меток, я прошел немного влево и попробовал ногой сплавину. У берега она, конечно, толстая, но я каждый раз проверяю. Так спокойней.
Мох держал хорошо, почти не прогибался. Мы двигались гуськом, я тщательно высматривал дорогу. Трудно было разглядеть оставленные нами знаки в месте, где все очень быстро растет и гниет. А оставлять такие вешки, которые разглядит любой, – тоже не дело. Этак кто угодно начнет тут шастать, и мы потеряем тайную тропу, дающую нам столько преимуществ. Укрыться ли от врага, залечь ли на дно, просто срезать дорогу… Поэтому мы просто втыкали колья и маскировали их под кусты и деревья. А потом поди отличи поддельные от настоящих… Так что продвигались мы медленно даже без учета возможных аномалий.
А они были. Больше, чем когда-либо на моей памяти в Гнилом болоте. Раньше я всегда считал, что это место настолько гнилое и гиблое, что даже аномалии здесь не появляются: никто сюда и не забредает, ни зверь, ни человек. Одна верлиока по болотам шарится, да и ту мы с Никитой ни разу не видели, видимо, и ей Гиблое было не по вкусу. А тут мы обогнули уже две микроволновки, трамплин, заметили дробилку буквально в двух метрах от вешки, и пару раз впереди мелькало ядовито-зеленое марево стены. В общем, идти приходилось чуть ли не на ощупь.