Троица
Шрифт:
Января 31-го дня
Поехал я со старцем Евстафием и со слугами собирать людей и запасов в Троицу. Я-то поначалу едва на коня влез, да чуть не упал, а после пообвык и теперь крепко держусь. Даже меня похвалил слуга Пимен:
— Глядите-ка, — сказал. — Данило-то наш ажно две версты проехал, не упавши.
Доехали мы до села Девулина, от обители семь верст, и вернулись ни с чем. Ехать тяжело, кони в снегу вязнут. Деревеньки все обезлюдели, а где и остались людишки, то чуть не донага обобраны сапежинцами и ни на что не годны, разве что на легкую работу. А многие, завидя
А в одной деревеньке, когда приводили мы людишек к крестному целованию, то сведали от них, что они доселева крест целовали не Димитрию (сиречь вору тушинскому), а некому государю Ивану Павловичу, а кто он таков — бог весть. Теперьто я узнал, что это Сапегу так по-русски кличут. Стало быть, и этот вор о московском престоле помышляет.
Так и не нашли мы дельного народа, а привезли в монастырь только дюжину сирот, и больных, и убогих, чтобы им с голоду и холоду не пропасть, и восемь мертвецов для христианского погребения.
Февраля 1-го дня
Прибежал в Троицу с Дмитрова боярский сын Ивашко Афанасьев, принес добрые вести. В Тушине-де конечное несогласие и расстройство и всякие междуусобицы. Приехали-де в Тушино от Жигимонта послы переманивать панов от царика к королю. Царик стал тех послов к себе звать. Паны же царику в ответ: у послов-де до тебя дела нет, а только до нас. Вор рассердился и стал кричать:
— Что еще за штуки, я царь или не царь?
А гетман Рожинский, главный воевода у царика, ему отвечает:
— Черт тебя знает, кто ты таков. Мы тебе два года служили, а ты нам и жалованья не платишь.
И замахнулся на царика рукой. Вор же испугался и в слезах к своей Маринке побежал. И в ту же ночь тайно утек из Тушина в навозных санях с одним лишь шутом своим.
А Маринка поганая осталась, и теперь ходит с воплем по Тушину простоволосая, слезы льет и кричит, чтобы поляки и казаки попомнили честь свою и крестное целование, и шли бы опять к мужу ее на службу. А Рожинский не велит ее слушать. Какие же казаки маринкиными речами прельстились и хотели ехать царика догонять, тех Рожинский повелел убить.
А русские изменники тотчас от вора отпали, но и к Шуйскому не пристали, а хотят идти под град Смоленск бить челом нечестивому королю Жигимонту.
Февраля 3-го дня
Вот и дождались мы избавителя нашего, преславного и знаменитого столпа веры христианской, попирателя безбожных, гонителя неправды и прочая. Проще сказать, пришел наконец-то в Троицу князь Михайло Скопин с войском своим, а с ним Яков Понтусов Велегард (коего вернее писать Делагарди), и Християн Зомме со шведскими немцами и прочими иноземцами, и со многими русскими князьями и боярами и с великим множеством народа.
Уж было у нас в Троице звону! Пономарю-то Иринарху на колокольне не оглохнуть бы.
Князь Михайло с первейшими начальниками в обитель вошел с великою честью, а войско его кругом монастыря стало, ведь такому множеству у нас никак не разместиться. Благо, сапегины таборы, и землянки, и шатры многие остались в целости.
Поклонился князь Михайло святым мощам отцов наших чудотворцев Сергия и Никона, приложился к образу святой живоначальной Троицы. После молебна задал архимандрит Иоасаф
Иноки меж собой переговаривались в тихомолку и бранили троицких начальников: дескать, зачем нас голодом морили, когда столько еще прекрасных еств оставалось в житницах чудотворцевых?
Но напрасно они бранились. Я-то знаю, сам видел, что те самые погреба и подвалы, откуда мы нынче эти ествы выносили, третьего дня были едва не пусты. Сам Господь, молитвами заступника нашего чудотворца Сергия, чудесно наполнил их к приходу князя Михайла! Так я и объяснял усомнившимся, а со мной и другие, кто на стол подавал.
Февраля 4-го дня
Князь Михайло образом благолепен: телом преизобилен, возраста превысокого, силу несказанную имеет — сущий богатырь. Не всякий конь его вынесет, у иного и хребет переломится. Лицо же князь имеет круглое, щеки румяные, глаза серые, веселые. Летами же он юн весьма, дватцати трех нету.
Яков же Делагарди образом попроще, хоть и не совсем худосочен. Он тоже молод годами. С князем Михайлом они первейшие друзья.
Задали нам новую работу: все дела отставили, сидим теперь, мастерим лыжи. Лыжей надобно две тысячи пар. Потому что посылает князь Михайло князя Ивана Куракина с большим отрядом на лыжах выгонять Сапегу из Дмитрова.
Я высмотрел Григорья Волуева и стал его просить, чтоб взял меня в войско. Потому что я давно уж хочу совместно с ратными людьми постоять за веру и за Российское государство, а в монастыре мне наскучило. Когда мы в осаде сидели, то я был при деле, и не единожды с врагами бился, и ратным немалую помощь подавал. А теперь нехристи от обители ушли, и у меня никакой охоты нет сидеть тут бездельно.
А с Григорьем Волуевым я и прежде о том говаривал, когда он приходил сюда в первый раз померяться силою с Сапегой. Но в те поры Григорию недосуг был со мной беседовать. Теперь же я ему рассказал, что умею и из пищали стрелять, и из пушки, и на коне скакать, и копьем колоть, только саблей не умею, но выучусь. И не так уж я молод: пятнадцать лет скоро. А еще знаю по-польски много слов, от пленных и от пана Мартьяша научился, и могу толмачом послужить.
Григорий же мне так ответил:
— Ты, Данило, малец шустрый, и воин из тебя мог бы добрый выйти. Ты мне сразу приглянулся. Только взять тебя в войско мы никак не можем без дозволения монастырских начальных людей.
Побежал я тотчас к архимандриту, да не пустили меня в его палаты. Стрелец Нехорошко мне сказал по-секрету, что держи архимандрит наш старец Иоасаф совет с князем Михайлом и с Яковом Делагарди. А советуются о том, как бы немецким ратным людям жалованье за службу заплатить. Они-то, шведские люди, не хотят больше даром воевать за царя Василия, и требуют награды обещанной. А царь Василий им жалованья не шлет, прислал только соболей немного. Князь же Михайло сколько мог, собрал денег в Новегороде, и в Твери, и в Колязине монастыре, да все те деньги уже войску розданы, а больше взять негде. Вот князь Михайло и сказал архимандриту нашему: