Троица
Шрифт:
С неистовым ревом рыцари Солсбери на всем скаку налетали на тех, кто их жалил, и, круша конями, со злым сладострастием разваливали отвесными ударами мечей. Строй слегка нарушился: из-за неровной местности кое-кто вырвался вперед, кое-кто, наоборот, подотстал. Сейчас две силы разделяло уже не более двухсот ярдов; во рту у Томаса пересохло, а мочевой пузырь некстати взбух. Скачут они, однако, заправски, эти Невилловы конники. Томас нервно сглотнул: до него сейчас дошло, что на него скачет личная стража Солсбери. Впрочем, быстрая оглядка налево и направо немного успокоила. За воинством Перси широта и охват флангов. За ним численность. Томас – барон Эгремонт – величаво поднял руку для решающей отмашки, но тут Траннинг – этот низкопородный выскочка – опередил его своим хриплым выкриком: «Вперед!»
4
Ричард
Сидя в непринужденной позе, он спокойно взирал, как вкруг необъятного стола кочует бумажный свиток длиной с руку. Когда он дошел до Ричарда, все сидящие в палате смолкли в благоговейно-выжидательной паузе, пока лорд-протектор перечитывал документ, согласно которому Эдуард Вестминстерский становился разом принцем Уэльским и наследником английского трона. Временами то один, то другой из собравшихся лордов крадучись бросал из-под бровей на Йорка пытливый взгляд: что-то он там про себя замыслил, какую игру ведет? Наконец Эдмунд Бофорт, граф Сомерсет, после паузы приступил к формальному оглашению – еще раз, наново – с выискиванием мест, которые мог невзначай упустить.
Постепенно молчание становилось тягостным: все ждали, когда Сомерсет протянет руку к перу и выведет на пергаментной бумаге свою подпись. Где-то невдалеке пробил полдень Вестминстерский колокол; его звук медным бархатом разостлался по коридорам. Йорк кашлянул, отчего Сомерсет бдительно вскинул голову.
– Вы присутствовали при написании этого документа, граф, – с вкрадчивой деликатностью заметил лорд-протектор. – Вас что-нибудь смущает? Его квинтэссенция, целеполагание?
Сомерсет, болезненно усмехнувшись, покривил рот. На вид в пергаменте все было гладчайше: ни единой зацепки, ни одного проступающего наружу подводного камушка. Ничего хотя бы косвенно, хотя бы намеком ставящего под сомнение право сына короля Генриха на наследование трона, в том числе и по крови. И тем не менее жило, кусало подозрение, что взгляд упускает какую-то наиважнейшую мелочь. Йорк безусловно ничего не выгадывал тем, что допускал продление линии Ланкастеров еще на одно поколение. Но если уж выдвигать претензии на трон, то делать это, по соображению Сомерсета, следовало именно сейчас, в эту самую минуту. Король Генрих по-прежнему пребывал в бесчувствии, плавая в тумане без малейших признаков рассудка. Йорк правил от имени короля уже более года, и делал это исправно, не допуская ни грубых просчетов, ни вторжения со стороны Франции (обычные налеты на торговые суда и прибрежные городки не в счет). Популярность Йорка, само собой, от этого лишь росла – Сомерсету это прямо-таки ело глаза. И тем не менее на бумаге парламент все засвидетельствовал и передал на подпись лордам и, безусловно, самому Йорку: милости просим, благоволите подписать, скрепить печатью и облечь силой закона. Присутствующие в этой зале государственные мужи подтверждали, что на трон Англии впоследствии взойдет пока еще совсем младенец. Сомерсет раздраженно качнул головой, слыша осторожное покашливание со стороны еще двух баронов, ждущих, видимо, когда же вся эта волокита закончится и можно будет спокойно отобедать.
– Да, сотворение этого документа заняло четыре месяца, – не поднимая глаз, сухим тоном педанта проговорил он. – Так что можно подождать еще минуту, пока я перечту повторно.
Йорк скучливо вздохнул и, заложив назад руки, уставился в высокий свод. Гляди-ка: в углу под балкой стропил слепила себе глиняное гнездо ласточка – отважная в силу своей неразумности птаха, избравшая эту залу для взращивания своего потомства. Кажется, там в дырочке что-то уже шевелится – ну-ка поглядим, пока суть да дело.
– Здесь говорится, что мальчик Эдуард до совершеннолетия будет помещен в Виндзор, – произнес Сомерсет. – Но нет ни единого упоминания, кто на этот срок будет осуществлять полномочия регента.
Йорк неопределенно усмехнулся:
– Вообще-то у него есть отец, Эдмунд. И этот отец все еще король. Так что назначать регента было бы ошибкой вдвойне. Я по общему согласию взялся оборонять и опекать королевство, пока длится болезнь короля Генриха. Так мне теперь что, назначить на регентство еще одного человека? А за ним третьего, четвертого? Глядишь, к поправке государя мы тут все по кругу перебываем протекторами!
Кое-где вокруг стола послышались язвительные, вполголоса, смешки, вызвавшие на скулах Сомерсета нервный румянец.
– Рано или поздно король Генрих избавится от пут мучительного недуга, – сказал он. – И где вы тогда окажетесь, милорд Йорк?
– Денно и нощно молю об этом Господа, – с видом оскорбленной невинности вскинул руки герцог. – Молебны заказываю только для того, чтобы сложить с себя ужасающее бремя власти. Линия моего отца, быть может, и исходит от короля Эдуарда, но сыновья Джона Гонта все равно опережают меня по родословной. Престола себе, Эдмунд, я не желал. Моим стремлением была единственно безопасность и целостность Англии, да вот только, такая вот мелочь, покамест наш король пребывает в объятиях сна. И не я отец того ребенка, а всего лишь протектор, сиречь защитник.
Последнее прозвучало неким пасквильным намеком, и хотя Сомерсет знал о намерении Йорка лишний раз ему досадить, но все же не сдержался и сжал на столе правую руку в кулак. Эти слухи бродили и по Палате Лордов, и по Палате Общин. Бродили неистребимо, наряду с не достойными даже презрения шепотками. Движущей их силой было злобное стремление ославить королеву Маргарет и усомниться в том, что ее сын по праву занимает отведенное ему место. Вполголоса бормоча проклятие, Сомерсет схватил перо и размашистым росчерком вывел свою подпись, давая подручным писцам забрать у себя сам свиток, чернильницу, песок и наконец отнести все это Йорку.
Быть может, для того, чтобы дополнительно позлить Сомерсета, Йорк, в свою очередь, тоже стал неторопливо вчитываться в витиеватые строки. Суета сейчас была бы неблаговидна, и он степенно, с почесыванием подбородка читал, чувствуя на себе смешливые взоры и кипящий гнев сидящего напротив графа. На самом деле Йорк вынашивал мысль замедлить ход дискуссий по этому вопросу в парламенте, спустив все на тормозах. Если бы король Генрих отошел в мир иной прежде, чем документ оказался заверен подписями и печатями, Йорк автоматически стал бы королевским наследником. Так гласил принятый четыре года назад статут, поскольку в ту пору считалось (как выяснилось, ошибочно), что королева бесплодна, а монарх неспособен выполнять свои обязанности.
Уже тогда та мысль жгла Йорка немыслимым соблазном: еще бы, от короны его отделяла лишь собственная подпись. И все-таки Солсбери его отговорил. Глава семейства Невиллов знал, как никто другой, как оседлывать власть и облечать ею тех, кто связан с тобой кровным родством. Донельзя отрадно было видеть, как отточенный ум и хитрость этого человека обращают все тебе на выгоду и пользу – примерно в таком ключе размышлял Йорк, скользя глазами по строкам документа. С его женитьбой на Сесили Невилл дом Йорков обрел силу клана и генеалогическое древо, столь мощное и раскидистое, что оно, безусловно, должно было прорасти в престол, вне зависимости от фамилий в замужестве или какого-то конкретного фамильного герба. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что на свое знамя они подняли его, Йорка. Тот, кто стоял с Невиллами, шел далеко и рос высоко. Тем же, кто им противился – чертякам вроде Сомерсета, – путь наверх был заказан.
Наконец Йорк удовлетворенно кивнул. Взяв собственное перо, он аккуратно обмакнул его в чернила и игриво, с росчерками и завитушками, поставил в самом низу пергамента залихватскую подпись.
Открыто претендовать на трон было все же рановато: в этом его убедил Солсбери. Слишком многие из нобилей короля не задумываясь взялись бы за оружие, едва проведав, кто он, этот узурпатор. Но как известно, дорогу осилит идущий – вот и надо, определившись с выбором, шаг за шагом по ней продвигаться. Жизнь новорожденного младенца хрупка; герцог Йоркский сам потерял пятерых от всяческих хворей и простуд.