Тролльхеттен
Шрифт:
— Ладно, — сказал упомянутый лидер. — Замолкли. Теперь о деле. Все в сборе.
— Да кто еще-то? — спросил Пиночет, — я, Стрый, Рамена, Кобольд-паршивец — все.
— Ну, был еще один, или даже два… — вставил Стрый. — Плащевик говорил…
— Это тот, который полуволк? — произнес Рамена-нулла, — Ворон говорил… его звали… Мартиков, да?
— Плащевик сказал, что он наш и придет, но он не пришел…
— Полуволки… отродья. Жаль, Стрый,
— Плевать, что полуволк. Кто сказал, что полуволк не может быть Избран?
— Чтоб его Исход взял, блохастого! Значит, переметнулся.
— Переметнулся… куда?
— У меня список, — молвил Босх. — И он вплотную нас касается, потому что нам всем дали понять, что, не выполнив задания, мы не переживем Исход. И… не попадем туда, — он кивнул в сторону закрытой двери, которая в отличие от выхода, судя по всему, вела куда-то в вечность.
— Ну, я бы не стал зарекаться! — сказал Рамена, — я знаю, тут есть такие, кто не раз и не два провалил данные им задания. Так ведь? Читай дальше.
Босх смерил сектанта тяжелым, доброжелательным, как каток, взглядом, но тот был надежно упакован в заботу своего Ворона, а вернее, просто находился под внушением и свято верил в потустороннюю защиту.
— Задача простая. Тут есть список людей, которые мешают Плащевику, а значит, нам. Их надо убить.
Он выдержал паузу и увидел, как Избранные скучающе кивнули. Стрый изучал потолок, Кобольд — стол, брат Рамена — угол, в котором ему виделся Ворон.
— Тут фамилии, — добавил Босх менее уверенно, его новые подопечные отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе, так даже лучше, решил новоявленный глава Избранных, меньше проблем, меньше колебаний.
И зачитал фамилии, благо их было немного.
— Стоп! — заорал Пиночет. — Это же нам уже предлагалось! Стрый, журналиста же мы уже пытались мочить!
Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули:
— И малолетка с ними, что ж он, выжил, получается?
— Бить надо было точнее, — ответил ему Николай злобно.
— Журналист? — спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла. — Тот, что на Школьной живет?
— Да он, вообще, тут один, похоже!
— Смотрите-ка, Мельников! Тот самый, гад бомжующий. Он меня убить пытался, живучий как кот дворовый! А этот, сопляк, я ж его тоже прирезать хотел, только он вывернулся!
— Что? И ты тоже? — спросил Николай.
Избранные уставились друг на друга.
Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:
— Ба, знакомые все лица… Это ж, тут и Севрюк есть, колдунишко!
— Что же получается, — сказал Николай Васютко, — мы все за одними и теми же гонялись, что ли?
— И ни одного не убили, заметьте, — произнес Рамена, — даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.
Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену ей пришла нездоровая оживленность.
— Так вот что я думаю, — негромко сказал Каночкин, оглядывая своих солдат. — Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, — он похлопал по списку для наглядности, — ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.
— Чистые демоны! — сказал Рамена громко. — У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.
— Ладно, — произнес Босх, — жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, бронники — тоже. Проблем не возникнет.
Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и действительно казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
— Я знал, — тихо и плаксиво проскулили Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей, обращаться с которой полагается крайне осторожно. — Эта секта, новая секта…
— И хорошо, если только у нас, — молвил брат Рамена-нулла.
9
— Это я, — сказал Мартиков. — Да собственно, вы меня знаете.
Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, обыденно висящему на спинке стула.
— Незачем! — поспешно сказал Мартиков, — больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.
— Это же он! — крикнул журналист. — Тот оборотень.
— Тот, не тот, — бросил плотный, похожий на отставного военного, — чего ж он сюда приперся?
Третий — субтильный бледный юнец медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:
— А говорил, «ну оборотень, ну и что»…
Парень только качнул головой неопределенно.
— Послушайте, — произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно, он скорее лаял, низко, грубо. — Вам лучше сразу оставить ваши страхи, я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия, но… я был когда-то совсем другим.