Тролльхеттен
Шрифт:
И с каждым новым шагом в глубь земную, становилось теплее.
— Ты знаешь, — сказал Владислав Диверу, — эта история с похищенным теплом… Получается, как в сказке про проглоченное солнце.
Дивер усмехнулся, спросил:
— Думаешь, тепло еще будет?
— Будет жарко… если доберемся.
— Тише… — прошептал Никита, — там впереди кто-то…
Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно заглушали все остальные. Хромающий Мельников и физически не могущий ступать тихо Евлампий — топот их так называемой разведки разносился
Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток — четыре хода, под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда пытались разрабатывать эти штольни.
На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря припадочно горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.
Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.
Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя ствол:
— Ты что? Это те волки… вон как скалятся, значит, одичали совсем.
Звери сверили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще один — полупрозрачный и источающий бледно голубой свет. Тоже оскалил клыки, глядя Мартикову прямо в глаза, мол, может мы больше не вместе, но не подходи, а то, не ровен час, вернусь.
— Все равно здесь нельзя стрелять, — сказал Степан Приходских. — Крепь дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь — на голову рухнет.
— Ножики те зря не взяли, — произнес Дивер.
— Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, — заметил Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные, откормленные.
Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем туннеле, Никита Трифонов уверенно вышел на перекресток, как обычно не сомневаясь, выбрал центральную штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельсов.
— Здесь они! — сказал вдруг Хоноров.
— Кто?
— Они залезли сюда уже давно. Долго скитались, хотели есть, но выхода так и не нашли. Их же никто не вел.
— Да кто это? — спросил Степан.
— Наверное, те двое детей, из-за которых закрыли штольни.
— Они здесь, — сказал Евлампий и был прав.
За следующим поворотом обнаружились два людских костяка. Кости побелели от старости, а одежда истлела в прах, но размер говорил за себя, это были детские скелеты.
Уже много лет эти безмолвные стражи охраняли входы в пещеры. Дети были на верном пути и уже почти смогли выйти из пещер. Благоволи им судьба, они бы смогли пройти лабиринты штолен и выйти на территорию завода, тогда еще работающего, и не промышляющего о крахе. Но не благоволила, сила оставила ребятишек как раз на этой границе между пещерами природными и пещерами рукотворными — вечное предупреждение отважившимся зайти сюда сталкерам. Подле одного из скелетов блеклой горсткой угадывались остатки цветов.
— Традиция есть, — пояснил Степан, — это как веха, что ли…
И группа оставила скелеты позади. Стены разошлись в стороны, потолок поднялся, пещеры были высоки и обширны, но пройти по ним далеко не удалось.
Никита Трифонов, неслышно шедший впереди, споткнулся на ровном месте и упал бы, если бы Севрюк не подхватил его за шиворот. Лицо ребенка было искажено, глаза закрыты. Душой он был не здесь.
— Мясо… мясо… — заволновался позади Хоноров.
— Да что происходит? — вскрикнул Влад.
— Они чуят… — мертвенным голосом произнес Трифонов, губы его едва шевелились, как у опытного чревовещателя. — Почуяли нас… скоро будут здесь.
— Да кто, Никита? — крикнул Влад, — чумные, псы, тролли?
— Все… и не только.
Дивер окинул быстрым взглядом группу, глаза его были дикие, Никита болтался в руке бывшего солдата, как неудачно сделанная кукла марионетка.
— Нет! — крикнул Влад, — не успеем!
— Не успеем, говоришь?! — заорал Севрюк, отбрасывая всякую маскировку, — а ну ПОШЛИИ!!!
— Куда, псих?! — крикнул Мартиков, но их вояка уже бежал вперед, волоча за собой Трифонова. — Мальца-то, куда потащил.
— Нет, мясо, мясо, нет… — буйно завыл Хоноров.
Влад уже бежал следом за впавшим в неистовство от крушения собственных планов Дивером. Да, это был человек идеи, который, поставив цель, идет до последнего — выполняет или гибнет. И странно, на Владислава Сергеева, тихого книжника, тоже стало находить какое-то безумное воодушевление, воинствующий пофигизм, когда наплевать на все, даже на собственную смерть. Да что там, в такие минуты кажешься себе бессмертным. Дивер заражал своим настроением, и вот уже Влад бежит следом за ним, чтобы успеть, добежать и перехватить взрывчатку, пока те, подземные не успели дотянуть свои изуродованные изменением руко-лапы. И на бегу Сергеев завопил, сдергивая с плеча оружие.
— Бежать, так бежать!!!
11
Если бы летучая мышь, тварь мерзкая и бессловесная, равно как и без зачатка разума залетела бы сейчас в гнездовье, страну синих холмов и звенящих рек, покинув родные пещеры, она бы увидела странное зрелище, которое, может быть, напугало бы кожистую тварь, обладай она хоть каким-то страхом.
Если бы червь безмозглый выполз бы на поверхность и узрел это, он бы забился в судорогах, да и уполз поскорее во глубь земную, спасая свою никчемную жизнь.
Если бы пещерная мокрица, обитатель мутных тинистых водоемов вынырнула бы на поверхность, и сие предстало бы перед ее глазами, она бы постаралась тут же занырнуть поглубже, туда, куда никогда не доходит свет.
Если бы рядовой «чумной», житель деревеньки у подножия холма, обратил бы свой непритязательный взор на эту картину, то с криком бы бежал, спасая свою жизнь, а может, если бы был поумнее, то забрался б на самый верх самой высокой скалы. Да и прыгнул бы с нее в пахучий эфир, ненадолго чувствуя себя вольной птицей.