Трон фараона

По берегам великой реки, несущей свои могучие воды из таинственных областей Экваториальной Африки к берегам лазурного Средиземного моря, теперь кипит возрождающаяся, складывающаяся в новые формы жизнь. Плывут по Нилу огромные пароходы, везущие то полчища туристов изо всех стран света, то другие полчища — дружины белых и черных солдат для охраны владений египетского хедива, пленника англичан, от кочевников пустынь, от хищников дебрей Африки. И плывут вверх и вниз по течению переполненные товарами из Европы и продуктами из Африки барки.

У знаменитых порогов копошатся тысячи и тысячи рабочих, что-то воздвигая.

Усыпальницу для владыки страны? Храмы для древних богов, покровителей Египта? Нет! В наши дни люди не задаются идеями создания

монументов, переживающих тысячелетия. Они предпочитают более скромную, но зато и более продуктивную работу — борьбу с силами природы. И те тысячи ловких, опытных, энергичных рабочих, завербованных во всех странах света, которые теперь копошатся на берегах царственного Нила, сооружают не горделивую пирамиду, высекают не Некрополь в сиенском граните, воздвигают не обелиски; их забота — сковать крепкими плотинами могучую вольную реку, чтобы иметь возможность оросить миллионы акров плодороднейшей в мире земли долин Египта и урегулировать водоснабжение страны в дни засух. Эти люди роют каналы, по которым будут плыть не барки фараонов, а тяжелые плоты для перевозки «золота Египта» — хлопка.

Здесь и там в дельте, по берегам Нила, в ближайших оазисах стоят пышные города, выросшие на могилах древних, давно погибших столиц той или иной династии или там, где во времена фараонов лежала пустыня.

Полны гавани этих городов судами всех стран, полны улицы пестрой шумливой толпой, стекающейся сюда, в страну чудес, изо всех уголков мира. Кипит, шумит современная жизнь.

Неподвижно простаивает, закутавшись в свой убогий плащ из верблюжьей шерсти, нищий сын пустыни, гордый бедуин, перед окнами магазинов, полки и витрины которых завалены тканями, выделанными в Париже, Лионе, Манчестере, Берлине, оружием из Бирмингема и Эссена, посудой из Венеции и Нью-Йорка. Бредет по той же улице шарманщик, привезший свой инструмент из певучей Италии. Несется вагон электрического трамвая, путая резко звучащими звонками огромного верблюда из Сахары. Звенит золото на столах интернационального игорного притона, где убивают время и душу новые поселенцы Египта, где бей проигрывает мальтийцу только что выколоченную с безропотного труженика-феллаха аренду за политую крестьянским потом землю убогой феллашской деревеньки. Блестят огни роскошного многоэтажного отеля, куда европейские доктора посылают легочных больных.

Маршируют по гладко вымощенным, частью асфальтированным улицам батальоны египетских пехотинцев. Слышен топот копыт куда-то несущейся конницы. Гудит мостовая под колесами батареи изящных, как игрушка, полевых пушек.

Бурным потоком бьется жизнь у колонн полуразрушенных древних храмов, бесконечно давно покинутых жрецами. Плещется она своими пестрыми и часто мутными волнами у тысячелетия и тысячелетия хранящих тайны царственных могил — древних пирамид, полузанесенных песками пустыни. Льются струи этой новой жизни перед лицом с загадочной, холодной и скорбной усмешкой глядящего на все это гиганта сфинкса, того, чьи очи видели и нашествие персов, и когорты римлян, и орды османов, и полки Наполеона.

Что значит эта странная, эта полная мистицизма улыбка сфинкса? О чем думает сфинкс, которого мы привыкли считать символом загадки и тайны?

Грезится ли ему иная, столь же шумная, столь же пестрая жизнь, та, поток которой давно иссяк, волны исчезли, шум и гул рассеялись эхом в пространстве?

Города, обнесенные колоссальной толщины стенами. Полки войск фараонов, проходящие мерным шагом по улицам, запруженным народом. Гром труб и барабанов, звон струн систра 1 , фимиам жертвенного дыма Жрецы в белых одеждах, ведущие под приветственные клики толпы к величественному храму отмеченного знаком небес Аписа 2 — божественного быка, черного, как черное крыло ворона, с белой звездой на лбу. Флейтисты, танцовщицы, заклинатели змей, рабы. Старики и юноши, женщины и дети…

Пустыня. Море песка, раскаляемого за день и не успевающего отдать тепло небу за короткую летнюю ночь. И в этих песках — лабиринт из десяти тысяч покоев. Но это покои не для живых: это жилище мертвых, это — Некрополь.

Его разоряли и грабили все — и свои, и пришельцы. В недрах гор, во мгле могил, спрятавшихся далеко-далеко от людского взора, рылись святотатственные руки вора-египтянина и наглого варвара-перса На отшлифованных, гладких, как стекло, стенах царственных могил есть царапины, нанесенные топором дикаря-сарацина и ломом француза — осквернителей покоя усопших, искателей фараоновых сокровищ и ученых, допытывавшихся у могил разгадки завещанных ушедшими веками тайн.

Пусты саркофаги, в которых когда-то покоились тела фараонов, их царедворцев, их жен и детей. Ограблены тайники, когда-то переполненные золотом из таинственной страны Офир, алмазами из Индии, жемчугом Полинезии.

И коридоры, ведущие к пустым могилам, так часто оглашаются скрипучими голосами равнодушно-любопытных туристов, и у царственных могил звучат грубые слова торговцев реликвиями прошлого; мошенник-проводник лжет и божится, надувая доверившихся ему туристов, всучивая им поддельные изображения египетских богов, поддельные амулеты, поддельные папирусы, исчерченные иероглифами.

В музеях стоят извлеченные из недр опустевших пирамид саркофаги владык Египта; набальзамированным телом Великого Воителя, мумией Сезостриса, любуются пришельцы, освещая гордое чело «Бича врагов» светом не жертвенных факелов, а вульгарных электрических лампочек.

Поднятые плотинами, построенными англичанами, воды порабощенного Нила залили остров храмов, неподражаемый Филе, и подмывают древние стены таинственных храмов, посвященных Осирису и Исиде 3 …

Но и в наши дни в Египте, в этом краю чудес, остаются неведомые руины древних могучих городов, остаются развалины храмов, скрытые от взора хищника саваном песков пустыни, и остаются сокровенные тайники, хранящие великие сокровища фараонов и их царственный прах. Я бродил в дни молодости по Египту. Я пытался изучить его тайны, разгадать его загадки. Я стремился понять его гордую и великую душу, душу древнего, свободного, могучего Египта.

И вот я нашел в пустыне никем не посещаемые могилы. Я не осквернил покои тех, кто нашел в этих усыпальницах место для последнего, беспробудного сна. Я не дотронулся до груд золота, лежавших там. Но я считал себя вправе унести то, что, быть может, без меня осуждено было на гибель: свитки древних письмен. Я прочел то, что изобразила много тысячелетий назад рука писца — скриви на листах нильского ветхого папируса.

И, зачарованный сказанием глубокой старины, повестью седой древности, я решил поделиться со своими современниками тем, что открыли мне таинственные могилы.

Как сказка звучит этот рассказ. Фата-морганой кажутся картины далекого прошлого. Странные, фантастические образы роем проносятся в моем воображении, мистические голоса звучат в моих ушах.

И страстная, могучая, не знающая препятствий любовь, сжигающая кровь в жилах, и жгучая, неутолимая ненависть, и подвиги безумной храбрости, и предательство, и измена, и радость, пылкая, ликующая, светлая как солнце весны, и горе, неизбывное, мрачное человеческое горе, черное, как тьма безвестных покинутых и забытых могил… Это — картины давно умершей жизни. Это ее голоса. Люди, события, давно отошедшие в вечность, вновь воскресают перед взором, и чудную повесть о веках, загадочно-былых, шепчут ветхие свитки папируса…