Тропа войны
Шрифт:
— Вам нет причины скрывать свое лицо.
«Портниха не глупа», — подумал я, продолжая разговор.
— Вы слишком любезны, вы льстите мне!
— Не без цели: вы краснеете, и это вам идет. Кто вы? Мексиканец? Военный? Штатский? По-моему, вы скорее всего поэт? У вас бледное лицо, рассеянный вид… Вы вздыхаете…
— Кажется, я еще ни разу не вздохнул во время нашего разговора?..
— Да, но до нашего разговора?.. Вы были как будто заинтересованы желтым домино…
— Желтым домино? — спросил я.
— Да, которое танцевало с красивым молодым офицером. Я думала, что
— Не то что разочарован… а мне было очень ее жаль. Бедняжка, вероятно, сейчас же уехала домой, но как хорошо она танцевала! Как танцевала!
— Я все еще жду ответа на свой вопрос — вы поэт?
— Поэтом я не могу себя назвать, но не отрицаю, что мне случалось писать стихи.
— Я так и думала. Ах! Если бы я могла вдохновить вас написать мне стихи!
— Как, не зная вашего имени? Не увидев вашего лица?
— Стоит мне снять маску, и ваше поэтическое настроение исчезнет, как дым.
«Нет, это не модистка, — решил я. — Это дама из высшего общества. Да и умна! И, разумеется, она красива. Некрасивая женщина не может так говорить».
— Умоляю вас, снимите маску! Если бы мы не были на балу, я на коленях молил бы вас об этом!
— Смотрите, как бы вам не пришлось раскаиваться, если я исполню вашу просьбу. Вспомните желтое домино.
— Как вам нравится мучить меня. Если даже предположить, что ваше лицо так же черно, как лицо желтого домино, я уверен, что не замечу его черноты!
— Подумайте хорошенько о том, что вы сказали.
— Я говорю вполне обдуманно.
— Ну, в таком случае… снимайте!
Дрожащими пальцами я развязал тесемочки, придерживающие маску, и, пораженный, выронил ее из рук. Передо мною было лицо желтого домино с теми же толстыми губами и выдающимися скулами. Я не знал, что сказать, и машинально опустился на стул, не в силах что-либо произнести.
Моя собеседница разразилась громким хохотом.
— Ну-с, господин поэт, что же вы? Вдохновляет теперь вас мое лицо? Когда прикажете мне ожидать стихи? Сегодня? Или, быть может, никогда? Однако вы, как я вижу, ничуть не любезнее вашего соотечественника, лейтенанта.
Я был слишком оскорблен ее замечанием, чтобы возразить, и молча удалился.
Подойдя к двери, я решился еще раз взглянуть на странную негритянку.
Голубое домино продолжало стоять на прежнем месте, но теперь у него было лицо… Изолины!
Я окаменел от удивления. Никогда мне не забыть выражения ее лица в эту минуту, ее презрительно-насмешливой улыбки! Я колебался, не зная, вернуться ли мне просить прощения. Я готов был броситься к ее ногам. Но нет — это было бы слишком смешно,
Изолина заметила мое смущение, ее взгляд сделался ласковее, он как будто звал меня!
В эту минуту к ней подошел мужчина и бесцеремонно уселся рядом с ней.
Это был Иджурра.
Поговорив немного, они оба встали и пошли танцевать, при этом Изолина снова надела маску.
Я быстро вышел из зала и отправился домой, где застал своих товарищей за ужином. Их дружеская беседа на время отвлекла меня от неприятных мыслей.
VII. Странная записка. Табун диких лошадей
На следующее утро я, будучи в нервном состоянии, едва дотронулся до раннего завтрака.
Почти полдня я провел на крыше, совершенно не замечая, что происходит вокруг, так как все мое внимание было сосредоточено на жилище Изолины. Я внимательно смотрел, нет ли кого-нибудь на крыше их дома. Но там никто не показывался.
Около полудня сержант доложил мне, что какой-то мексиканец желает со мною говорить. Я велел его принять, и, когда человек подошел ко мне, я узнал в нем одного из погонщиков дона Рамона де Варгаса. Он передал мне записку.
От волнения у меня дрожали пальцы, и при виде знакомого почерка сердце забилось так сильно, что я с целью скрыть свое волнение приказал мексиканцу подождать ответа внизу.
В письме стояло следующее:
«Любезный капитан! Позвольте пожелать вам „доброго утра“. Полагаю, что после усталости прошлой ночи для вас и теперь еще утро? Снится ли вам очаровательная негритянка?»
Меня раздражало это обращение: «любезный капитан», да еще подчеркнутое, и я уже хотел со злостью бросить письмо, но меня остановили следующие несколько предложений.
«Любезный капитан, — значилось далее. — В злополучный час вы, убив своей меткой пулей мою любимую лошадь, предложили мне в вознаграждение своего коня. Я отказалась от подобной жертвы, но вы, я думаю, не захотите оставаться передо мною в долгу. Вот что вы должны для этого сделать. Существует дивное животное, известное в нашей местности под названием „белого коня степей“: это дикий конь, красивый и быстрый. Вы, наверное, про него слышали. Мною давно овладело безумное желание иметь этого коня. Я предлагала награду и охотникам, и нашим погонщикам, но все было напрасно: никто из них не мог поймать его. Одни говорят, что он слишком быстро бегает, другие — что это призрак, третьи — что это дьявол. Но разве дьявол может быть так красив? Кроме того, вчера я слышала, что дьявол черен, как вчерашняя негритянка. Недоверчивые люди считают „белого коня степей“ за миф, но я достоверно знаю, что он существует и два часа тому назад был в десяти милях от нашего дома.
Итак, любезный капитан, никто, кроме вас с вашим Моро, не может поймать белого коня!
Доставьте мне его, и я тогда перестану горевать о моем бедном любимце. Я вам все прощу, даже вашу грубость по отношению к бедной негритянке, только приведите мне белого коня.
Податель этого письма видел его и может служить проводником.
Изолина».
Прочитав это письмо, я был вне себя от радости.
В степях водится много чудно красивых белых коней, но тот конь, о котором писала Изолина и о котором я слышал столько фантастических рассказов, отличался от других тем, что у него были черные уши, тогда как все туловище, грива и хвост сверкали снежной белизной. Его-то и должен был я поймать.