Тропа. История Безумного Медведя
Шрифт:
Мато Уитко
Его собственные слова
Я уже очень стар, но прекрасно помню мой первый выход на военную тропу. Я убил воина из Вороньего Племени и решил забрать его волосы. Я был настолько возбуждён, что срезал их не с затылка, как делалось обычно, но все целиком, даже длинные заплетённые косы были на том скальпе. Я снял всю кожу с головы того Псалока – от бровей до шеи. Это был богатый скальп, красивый. Сзади к волосам было привязано длинное орлиное перо, оно так и осталось на месте, только
Больше никогда я не срезал волосы таким образом. В меня попала стрела из-за того, что я провозился долго возле мертвеца. Когда после продолжительной скачки мы сделали остановку, я упал без сил. Наконечник сильно расковырял рану, и из меня вытекло много крови.
Пока я лежал, я увидел стрекозу, которая зависла перед моим лицом. Она сказала:
– Ты должен быть внимателен к голосу. Если не обращать внимания на него, то тебе не помогут ни сила, ни ловкость. Во всём должна быть мера…
Вертящийся Енот хорошо обработал мою рану, и она быстро зажила. Я перестал хромать через несколько дней. Однако остаток пути до нашего селения я проделал на волокушах, которые соорудили специально для меня.
Мы были очень довольны тем походом. Празднование по поводу успешного рейда продолжалось несколько дней. Меня чествовали так, как никого никогда не чествовали на моей памяти. Это легко понять. Я совершал подвиг за подвигом, а мне было всего тринадцать зим.
Снятый скальп Псалока висел перед входом в нашу палатку очень долго…
Я ходил в походы часто, так как не мог устоять перед соблазном совершить новые подвиги. Я был молод и горяч. Меня обуревала жажда славы, желание занять самое видное место среди соплеменников. Мне нравилось танцевать под взглядами девушек, но всегда было мало их внимания, всегда оставалось неудовлетворение от похвал и почестей, которые оказывали мне друзья. Я ждал чего-то большего.
Сегодня мне не доставляет удовольствия вспоминать о моих боевых заслугах. Что я делал тогда? Я воровал лошадей и убивал врагов. Убивал столько, сколько мог. На моём счету было столько смертей, что негде стало развешивать скальпы убитых врагов. Перед входом в мой дом стояло десять шестов, густо увешанных человеческими волосами. От обилия скальпов эти шесты стали похожи на неведомых животных. Затем я перестал срезать волосы врагов. Они ничего не давали мне.
Однажды я повёл отряд в очередной рейд за лошадьми. Мы подкрались к самому лагерю врагов. И вдруг до меня долетел шорох: кто-то находился очень близко от меня.
Мой священный мешочек (вотаве) всегда предупреждал меня об опасности, я привык к тому, что он подсказывал мне, и вёл себя достаточно уверенно во всех ситуациях. В этот раз он совсем не отяжелел, и я смело шагнул вперёд, держа наготове нож. Кто-то очень быстро поднялся из высокой травы. Мне хватило одного удара, чтобы убить человека. Это оказалась женщина с ребёнком на руках. Её платье было поднято до самых бёдер, и я понял, что она ходила по нужде. Я бы забрал её ребёнка себе, но он умер сразу, стукнувшись головой о землю.
С того раза я перестал срезать скальпы. Я просто сказал моим спутникам, что зарезал женщину с младенцем. Они остались довольны и причислили её к общему числу убитых нашим отрядом врагов. Во время рейдов любой поверженный неприятель, будь то мужчина, женщина или ребёнок, считался достойным того, чтобы гордиться его смертью. Но в сердце моём что-то изменилось в тот день. Я потерял интерес к таким подвигам. В них не было мужества. Не знаю, почему я не думал об этом до того дня. Не знаю…
Больше я не отрезал никому голов. Если мне приходилось лишать кого-либо жизни, то лишь в бою. Я оставлял убитых нетронутыми. Любой из моих воинов мог забрать в качестве трофея волосы или всю голову сражённого мною врага. Но сам я ничего не брал, кроме оружия, если оно мне нравилось.
И всё же драться я любил, ведь я состязался силой с противником. Я не мог устоять перед возможностью проявить ловкость и доказать моё превосходство над всеми. Сейчас мне грустно думать об этом, но так было. Однажды я облачился в женское платье, распустил волосы и вечером вошёл во вражеский стан. На спине я нёс охапку хвороста. Никому из них даже в голову не пришло, что под самым носом у них находился я – первый из воинов рода Куропатки! Мне было очень смешно смотреть на врагов.
Темнело. Я бросил хворост возле какой-то палатки и направился к лошадям. Я приглядел самых красивых из тех, что были привязаны у входа в жилище. Когда в лагере стихло, я спокойно отвязал пять лошадок и повёл их за собой. Никто не обратил на меня внимания. Только один человек заподозрил неладное. Возможно, одна из тех лошадей принадлежала ему, поэтому он и подошёл ко мне быстрыми шагами. Как же вытянулось его лицо, когда он обнаружил, что я вовсе не женщина, а мужчина из чужого племени! Он хотел позвать своих друзей, но не успел. Я пронзил ножом его горло и сразу запрыгнул на коня. Убитого обнаружили, должно быть, не сразу, поэтому погоня пустилась по моим следам слишком поздно и я успел ускакать очень далеко.
Таких забавных случаев со мной произошло много. О них мне вспоминать куда приятнее, чем о простых убийствах из засады.
Все считали меня смелым. Но смелость означает постоянную борьбу со страхом. Я не был смелым, я был безбоязненным. С какого-то момента страх просто умер во мне. Я говорю о страхе смерти. Я понял, что в жизни можно многое обойти стороной, можно не познать любви к женщине, дружбы, можно не иметь удачи на охоте, но нельзя обойти стороной смерть. Когда я осознал это, я перестал бояться её.
Да, на моих руках много крови. Но что я мог поделать? Я был молод и мечтал лишь о славе, ради которой готов был рисковать собственной жизнью. Это глупо. Я знаю, что это глупо. Однако это свойственно большинству молодых людей. Так было всегда. Так будет всегда. Молодёжь живёт страстью и порывами, не внимая голосу разума. И от этого моё сердце сжимается.
Водяной Дух
Утро не предвещало ничего доброго, потому что старый Клюв увидел во сне огромное речное чудовище, похожее на рыбу с рогами, и из-под жабр его валил дым.
– Оно стояло у нас на пути и громко чихало, – сообщил старик, задумчиво поморщившись. – Позади этого существа я видел деревянный дом, вокруг которого сидели люди со светлыми глазами.
– Бледнолицые?
– Да, племя Светлоглазых. Я не люблю их. Я не понимаю слишком многого в их поведении. Иногда я даже думаю, что Бледнолицые вовсе не люди…
Клюв сокрушённо покачал головой, и привязанные к его уху четыре костяных колечка на длинных нитях негромко брякнули. Морщинистое лицо индейца обратилось к стоявшим вокруг него крепким юношам, и они увидели его открывшийся правый глаз. Обычно этот глаз был прикрыт широким веком, рассечённым в давние времена в схватке с Людьми-Из-Земляных-Домов, и казался мёртвым. Но сейчас он раскрылся, показывая розовое нутро.