Тропой испытаний
Шрифт:
— Он что-нибудь рассказывал?
Она сразу поняла, что я имел в виду.
— Нет… Почти все время молчал. Он все смотрел, подмечал, что происходит вокруг…
Именно в этот момент вошел Феликс Янт и довольно бодро произнес:
— Доброе утро! Однако раненько ты встаёшь.
— На ранчо всегда встают до солнца, — ответил я. — Мне в любом случае никогда не приходилось залеживаться.
Он повел себя вполне по-дружески, начал восхищаться горами, каньонами, затем стал сравнивать их с горами там, на Востоке. Я вслушивался в каждое его слово, стараясь отыскать хоть какую-нибудь
У него были руки картежного игрока — тонкие, белые… очень красивые руки. Подозреваю, он принадлежал к тем, кого здесь принято называть джентльменами, хотя, на мой взгляд, скорее, только по рождению, а никак не по натуре. Вместе с тем он оказался отменным рассказчиком, слушать которого нередко доставляло истинное удовольствие.
— Все это очень хорошо, — заметил он, обводя рукой вокруг, — но этого мало. Надо путешествовать, надо видеть другие места, надо иметь основу для сравнений.
Казалось, он обращается больше к Терезе, чем ко мне, а что может быть приятнее для молодой женщины, когда с ней вот так говорят! Этот маленький уютный городок показался совсем крошечным, совсем незначительным, когда он стал описывать Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Создавалось впечатление, что он везде побывал, все на свете уже повидал. Тереза смотрела на него широко раскрытыми сияющими глазами, и мне это, конечно, действовало на нервы, ужасно раздражало. Мне тоже хотелось рассказать что-нибудь по-настоящему увлекательное, но… когда от зари до зари гоняешь коров по горам, то о чем уж тут говорить?! И все-таки…
— Мы с отцом тоже кое-что повидали, — равнодушно заметил я. — Проехали чуть ли не весь Запад. Видели Додж и Эль-Пасо… Это через реку от Мексики!
— Даже так? — Янт приятно удивился и не скрывал этого. Затем он как бы ненароком, но так хитро, что я чуть не купился, спросил: — Кстати, твой отец когда-нибудь предлагал тебе съездить домой? То есть к нему домой?
А вот о своем прежнем доме папа как раз никогда не упоминал, но Феликсу об этом знать ни к чему.
— Время от времени, — соврал я.
Однако его «кстати» невольно навело меня на мысль, а почему, кстати, папа никогда этого не делал? Почему никогда даже не упоминал о своем доме? Не рассказывал о себе, о своей семье, о месте, где родился? О своих родителях, детских годах?..
Затем в памяти вдруг что-то всплыло… Я был совсем еще мальчишка, почти ребенок; в комнате стоит женщина, стройная, темноволосая, с большими черными глазами… Не знаю, откуда она появилась, как там оказалась… Кстати, а где «там» это происходило? Помню только, на ней — красивый плащ, а за окном — ночь.
Может, это плод моего разыгравшегося воображения? «У меня всего несколько минут… Мне страшно, страшно! Он возвращается, Чарльз, а ты ведь знаешь его! Я боюсь! Если он узнает, что я говорила с тобой, он убьет меня. Я не шучу. Он меня убьет!»
«Тебе нельзя здесь оставаться. Уходи… беги, пока не поздно! Если бы я только мог… «
«Это не в твоей власти, Чарли. Никто уже ничего не сделает! И если ты вернешься, придет конец всему. Они думают, что виноват ты, Чарльз. Они все так считают… кроме, наверное, дедушки. Он, по-моему, другого мнения».
«Но ведь я этого не делал! Да, мы поссорились, не отрицаю, но больше ничего не последовало. Всем известно, я совсем не мстительный человек».
Я действительно вспомнил! Но почему? С какой стати? Наверное, меня поразила ее красота, неожиданность ночного появления и страстность, с которой она говорила.
Как давно это случилось? Лет тринадцать назад? Нет, пожалуй, четырнадцать.
К нам в дом — где бы мы ни жили — больше никогда не приходили женщины… я имею в виду к папе.
Правда, был и другой раз, о котором я не любил вспоминать и даже не сказал о нем папе. К нам явилась ведьма.
В день моего рождения, когда мне исполнилось восемь и я сидел дома один. Папа ушел и обещал принести мне что-то особенное.
Подарка я так и не получил, поэтому и запомнил тот день, поскольку папа всегда выполнял свои обещания… за исключением того раза. Тогда он вдруг заболел… чуть не умер и болел еще несколько месяцев.
Может, все из-за той ведьмы?
Глава 5
Тогда за завтраком Янт начал меня жутко раздражать. Мало того, что гладко говорил, но и выглядел он так элегантно, будто, как говорят, его только что вынули из подарочной коробки. Рядом с ним я чувствовал себя настоящим оборванцем.
Ладно. Кое-какие деньжата у меня теперь имелись, так что этот вопрос ничего не стоило уладить. Сегодня же. Наконец Янт встал и, попрощавшись, вышел. Но до этого он так выделывался перед Терезой, что я не вытерпел и, потянувшись, сказал:
— Не дали выспаться. Какой-то идиот всю ночь скакал на лошади туда-сюда прямо под окнами. Надо быть чокнутым, чтобы болтаться по улице в такой холод.
Он резко остановился и, повернувшись, посмотрел на меня словно гремучая змея, готовящаяся к смертельному броску. Куда девался смех в его глазах, куда пропала мягкость речи?!
— Говорят, когда мерещится всадник в ночи, это знак смерти.
— Никогда не слыхала такого, — удивилась Тереза. — Это что-то новенькое.
— Я слыхал, — соврал я. — Это значит кто-то скачет на темной лошади к своей смерти.
Его холодные колючие глаза буравили меня насквозь. Я тоже смотрел на него, не отводя взгляда, и тут… ухмыльнулся. Не знаю, как это у меня получилось, но все вдруг показалось смешным. Со мной так часто бывает: вроде бы серьезная ситуация неожиданно пробуждает во мне чувство юмора.
Вот тут-то я и увидел его настоящее лицо. От моей ухмылки он изменился на глазах, и до меня дошло: его слабость — нетерпение. Он не переносил, если его заставляли ждать, если ему перечили или над ним подшучивали. Он ненавидел любого, кто поступал не так, как ему, Феликсу Янту, хотелось бы.
— Еще увидимся, — протянул он, резко повернулся на пятках и ушел, бросив деньги за кофе на стол.
— Не очень-то он меня жалует, — сухо заметил я.
— Он никого не жалует, — ответила Тереза.