Тропой Кулика (Повесть о Тунгусском метеорите)
Шрифт:
Как мы ни присматривались, никаких следов ожога ни на стволе дерева, ни на сучках нам заметить не удалось. Огненный шквал пронесся мимо дерева — оно росло далеко от края болота, и это его спасло. Но зато воздушной волной с него сорвало почти все ветви, и оно мучительно долго болело, прежде чем ему удалось оправиться.
Жалко было губить это многострадальное дерево, но оно было живым беспристрастным свидетелем далеких, таинственных событий, и мы, скрепя сердце, спилили его. Подсчитав годовые кольца, мы установили, что ему около 200 лет.
Внимательный осмотр дерева показал, что все сухие сучья-пеньки сломаны очень
Изучение характера годовых колец дерева подтвердило «показания» прошлогодней лиственницы о том, что изменения в гидрогеологическом режиме Южного болота, повлиявшие на рост деревьев, произошли задолго до катастрофы 1908 года.
Более детальное исследование отшлифованного спила впоследствии показало, что дерево дважды было на грани гибели — в 1780 и 1908 годах. Впервые несчастье произошло с ним в 17-летнем возрасте, когда вокруг бушевал таежный пожар: тогда был обожжен ствол деревца и сгорела часть его веток. От одной из таких пережженных веточек сохранился короткий сучок — включение в стволе дерева. По мере роста дерево постепенно обволакивало своими тканями этот сучок и полностью «поглотило» его через 40 лет после пожара. Отчетливо видна тонкая углистая каемка, сохранившаяся на кончике этой пережженной веточки. После пожара дерево долго болело; этот период отмечен таким же рыхлым кольцом больной ткани, как и период после катастрофы 1908 года. Сравнение ширины колец этого дерева и прошлогоднего свидетельствует о том, что водный режим болота был непостоянным и, вероятно, различным в разных его местах. В отличие от прошлогодней лиственницы это дерево перед катастрофой 1908 года росло на более сухом участке Южного болота.
Судя по спилу этого дерева, следы обугливания тонких веток могут сохраняться в течение долгого времени. Интересно, что на сучках и ветках деревьев, которые считаются пострадавшими от лучистого ожога в 1908 году, таких следов обугливания не замечено. Видимо, лучистый ожог был очень слаб и не смог обуглить кору живых сучьев и веток.
Представление о характере и интенсивности лучистого ожога основано на показаниях жителей Ванавары С. Б. Семенова и П. П. Косолапова, которые на себе испытали его воздействие. Эти показания считаются достоверными, а между тем к ним следовало бы относиться с некоторой осторожностью.
В своей книге о Тунгусском метеорите Кринов приводит свидетельства этих очевидцев, полученные более чем через 20 лет. По словам Семенова, утром 30 июня 1908 года он сидел на крыльце дома, лицом к северу. Вдруг небо на севере «раздвоилось, и в нем широко и высоко над лесом появился огонь, который охватил всю северную часть неба. В этот момент мне стало так горячо, что словно на мне загорелась рубашка, причем жар шел с северной стороны. Я хотел разорвать и сбросить с себя рубашку, но в этот момент небо захлопнулось и раздался сильный удар». Когда появился огонь, Семенов увидел, как его сосед Косолапов, работавший около своей избы, «присел к земле, схватился обеими руками за голову и убежал в избу». Семенова же после удара отбросило сажени на три от крыльца, и он лишился чувств, но выбежавшая жена ввела его в избу.
А вот что
Кринов считает, что ожог ушей у Косолапова был вызван действием лучистой энергии пролетавшего болида, а жар, ощущавшийся Семеновым, — следствие воздействия лучистой энергии и болида, и взрыва.
Но ведь можно предположить и другое. Услышав вдруг грохот взрыва, Косолапов мог инстинктивно присесть на землю и схватиться руками за уши — жест вполне естественный у внезапно испугавшегося человека. Семенова же при виде страшного зрелища — раздвоившегося неба со вспыхнувшим огнем — «бросило в жар». Это довольно часто бывает у людей во время сильного волнения. Ведь находившаяся поблизости девятнадцатилетняя дочь Семенова, которая стояла лицом к северу и тоже видела, как «небо раскрылось до самой земли», не помнит, чтобы на нее пахнуло жаром. Почему? Да потому, что у этой девушки нервы оказались крепче, чем у двух пожилых мужчин.
Поговорив на эту тему, мы с Юрой отправились дальше, осторожно ступая по зыбкой поверхности Южного болота.
Когда глаз пригляделся, стало ясно, что количество «свидетелей», переживших катастрофу 1908 года, не исчерпывается обнаруженными деревьями. Нам удалось найти еще несколько таких деревьев, причем исключительно лиственниц. У всех у них ветви росли «кустами», реже поодиночке, около сухих сучков, резко обломанных будто ударом топора.
Мы решили больше не трогать этих уцелевших очевидцев событий 30 июня 1908 года. Их осталось немного, и очень печально, если все они будут уничтожены.
КСЭ-2
Маршрут на Южное болото мы закончили посещением Куликовской заимки, возле которой был лагерь смешанной плехановско-кошелевской экспедиции. Жизнь здесь кипела, как в муравейнике.
Территория заимки, где раньше из густых зарослей сиротливо выглядывали три избушки, стала неузнаваемой. Среди деревьев маячили многочисленные палатки — целый палаточный городок, даже с некоторым подобием улиц и переулков. Возле палаток в беспорядке лежали груды вещей — мешки, ящики, тюки, свертки. А вертолет с каждым рейсом подвозил все новый и новый груз.
…Раннее утро. У огромного костра на перекладине висит несколько больших кастрюль-казанов, в которых очередной дежурный, чертыхаясь, что-то варит. Рядом в больших ведрах кипятится ароматный отвар из веток и листьев черной смородины — божественный благоухающий напиток, перед которым бледнеют лучшие сорта грузинского чая.
Время приближается к восьми часам. Дежурный торопится, нервничает. Ровно в восемь он с азартом начинает «бить в гонг» — колотить обухом топора по массивной железной решетке, висящей гаде со времен Кулика. Звон этот имеет чисто символическое значение, так как после него дежурному еще долго приходится вопить: «Подъем! Вставайте! Подъем!» Напрасный труд. Только несколько человек, лохматые и заспанные, с кружками и ложками в руках, позевывая на ходу, медленно бредут к столу, на котором стоят огромные кастрюли с пшенной кашей, заправленной мясными консервами.