Тропою души
Шрифт:
Мне шестьдесят четыре года. Двадцать восемь лет я бродил по этому краю, дрался, иногда едва не умирал от ран и голода. Я убивал животных и людей. Я рубил лес, строил крепости, возводил запруды на реках. И вот уже добрых десять лет я, подобно кроту, роюсь в земле, выковыривая из неё золотые камешки, которые когда-то считал залогом счастья.
Было время, когда я отказался от карт, но не отрёкся от игры. Если говорить о золоте, то нынче я в крупном выигрыше. Золота у меня в достатке, чтобы купить большой дом и обзавестись слугами, но мне не нужен такой дом. Мне нет дела до персидских ковров, шикарной
Получается, что в действительности я проиграл.
Когда-то Мато сказал мне, что я не смогу владеть золотом, что у меня его никогда не будет. Оно лежит себе под моей головой. Оно принадлежит мне. Но на самом деле у меня его нет, так как мне от него нет никакой пользы.
У меня вообще ничего нет, кроме прожитых лет. Я холоден в сердце моём. Холоден и пуст. И это означает, что Мато оказался прав.
На душе тошно.
1 сентября 1861 года
Сегодня поблизости проехала очередная военная партия Лакотов. Они всё чаще нападают на отдельно стоящие дома. Думаю, что вскоре доберутся и до нашей берлоги.
2 сентября
В двух милях от нашего лагеря я наткнулся на труп белого человека. Он раздет догола и сильно изрезан ножом. Похоже, его прикончил какой-то воин-одиночка. Будь это отряд, дикари не упустили бы случая напасть на нас или хотя бы угнать наших коней. Мне стало жаль этого незнакомого парня с окровавленным затылком. Ему не хватило нескольких минут, чтобы доехать до укрытия. Впрочем, он вряд ли знал, что совсем близко от него была наша хижина…
Я вспомнил себя. Вспомнил те дни, когда я брёл пешком по прерии после гибели Кейта Мэлбрэда, ничего не зная в этих краях, без лошади, усталый, испуганный. Возможно, этот убитый человек послан свыше, чтобы напомнить мне о чём-то?
3 сентября
Мне приснилось сегодня, что я пришёл в деревню Оглалов и повстречал там мою Мэгги. Она такая же свежая, как много лет назад. Она взяла моё лицо в ладони и поцеловала. После этого мне стало необыкновенно легко в теле, словно оно исчезло.
Мэгги произнесла слова, которые я не запомнил, но это было лучшее, что мне довелось слышать в жизни из человеческих уст. Её голос проникал глубоко в меня и пробуждал забытые нежные чувства, если во мне они вообще когда-либо говорили.
Потом позади Мэгги выросла огромная, как скала, фигура медведя. Шерсть на нём, как я разглядел, оказалась густым еловым лесом. Медведь поднял лапу с человеческими пальцами и погрозил мне.
Я проснулся с ощущением какого-то беспокойства. Необъяснимое томление не покидало меня до рассвета. Я почувствовал, что во мне возникло желание отправиться к жене и сыну. Неужели это совесть? Или вина? Или что-то ещё, с чем я раньше не сталкивался?
12 сентября 1861
Всё реже берусь за перо. Не знаю, зачем я вообще вёл этот дневник в течение стольких лет. Кому нужны эти тетради? Они истлеют в этой глуши вместе со мной.
Я бы и сегодня не сделал запись, если бы не удивительная встреча. У нас два дня жил иезуит, которого я повстречал много лет назад.
Он сказал мне, что с тех пор дважды проезжал около того места, где мы с ним похоронили кости Джека-Собаки (запомнил же!), и останавливался, чтобы прочесть молитву. Было бы неплохо, чтобы он и над моей могилой произнёс пару-тройку слов. Что-то подсказывает мне, что я исчерпал мой срок до конца.
ВИЗИТЁРЫ
Как только до слуха Рэндала донёсся неторопливый стук копыт, он выпрямился и наморщил лоб. Лошади шли совсем недалеко, но шум ручья всё же заглушал их шаги. В падающих сквозь поредевшую листву солнечных лучах внезапно прорисовались силуэты нескольких индейцев. Рэндал метнулся к «винчестеру», прислонённому к шершавому стволу старого кедра, и решительно дёрнул рычаг затвора. Подняв оружие, он свистнул через плечо, призывая своих компаньонов.
– Не стреляйте! – Перед индейцами появилась сутуловатая фигура белого человека с поднятыми вверх руками. – Не стреляйте, мой друг!
Теперь Рэндал увидел, что на последней лошади сидела женщина и лошадь, помимо этого, тащила волокушу. Всё, в том числе и полное спокойствие индейцев, говорило о том, что приехавшие не имели враждебных намерений.
– Не стреляйте! – ещё раз крикнул белый, подъезжая совсем близко к Рэндалу. Он был одет в грязную рубаху и просторные штаны с чужого плеча. Растрёпанные волосы на голове рыжеватой копной перетекали в лохматую бороду.
– Добро пожаловать, святой отец! – проурчал Рэндал Скотт, откладывая «винчестер» и выходя из-за укрытия.
– Благодарю, что не открыли огонь, увидев нас, – ответил белый человек и, повернувшись к своим краснокожим спутникам, негромко сказал им что-то. – Но почему вы решили, что я священник?
– Разве я ошибся? – ухмыльнулся Рэндал и поскрёб бороду грязными пальцами.
– Нет, вы совершенно правы.
– Не знаю, куда вы подевали свою рясу, но лицо ваше почти не изменилось. К сожалению, не помню вашего имени.
– Поль Грие, – подсказал приехавший.
– Точно! Грие! – Рэндал щёлкнул пальцами.
– Но откуда вы знаете меня?
– Помните могилу Джека-Собаки?
– Неужели… Так это мы с вами… Удивительная встреча! Столько лет! Я рад видеть вас живым и здоровым, хоть и заметно постаревшим. – Иезуит соскочил на землю, и его примеру последовали индейцы.
– Так что с вашей сутаной? Неужели вы сняли её?
– Сколько раз моя одежда приходила в негодность! Сколько раз я шил новую! Обычно виной были дикари, но на этот раз меня обокрали люди одного со мной цвета кожи. Поверите ли? Это была грубая шутка с их стороны. Они были пьяны и выбросили мой наряд в реку, оставив меня совершенно голым. Забрали и мою лошадь, и Библию, и вообще все вещи. Особенно жаль, что пропали все мои записи. Это случилось недели две назад. Меня приютили эти индейцы и дали мне кое-что из европейской одежды. Полагаю, что они сняли это тряпьё с покойников, ибо на рубашке, вот здесь, взгляните, у воротника остались следы крови.