Тропою снов

Чернышева Наталья Сергеевна

Яркий свет заливает мир — ни дать, ни взять зажглось второе солнце. Ослепительный жидкий пламень стремительно обретает человеческое подобие, и вот уже стоит перед нами невысокий мужчина в светлых одеждах, окутанный искрометным сиянием Света…

— Таня, Танечка! — в ужасе шепчет анна альбертовна… мама?… — что это? кто это такой?!

Я чувствую ужас, захлестнувший ее с головой…

еще бы! Исходящая от Баирну громадная аура неукротимой Силы такова, что слабонервным Накеормайского Верховного лучше вообще не видеть, ни в первый раз, ни в тысячу первый. Рослые патрульные почтительно расступаются перед ним, и рожи у всех кислые, ждут, как их еще сейчас похвалят за недостойное поведение. Да и мне радоваться нечего… а впрочем, мне уже без особой разницы… Все равно помирать.

Остается только выдержать гневный взгляд аль-нданна с достоинством, после чего и помирать со спокойным сердцем: мало кто в Первом мире может похвастаться тем же.

Он первым отвел взгляд, видно, были у него дела поважнее глупой девчонки, по собственной дурости угодившей к патрулю в лапы. А на меня нахлынуло вдруг какое-то странное чувство, не то боль, не то обида, не вдруг поймешь… И внезапно я вспомнила, что именно связывает меня с этим суровым человеком, который к тому же на несколько сотен лет меня старше и во столько же раз мудрей…

…Рука в руке и жаркое счастье, огненным дыханием обнявшее обоих…

Быть этого не может! Чтобы я и сам Верховный аль-нданн Накеормайского Предела… не может быть!

Аль-нданн Баирну переменился в лице, разом утратив все свое ледяное достоинство. А в следующий миг оказался рядом, и я с громадной радостью поняла: еще как такое может быть! Я его с детства любила, всю жизнь, именно к нему и рвалась сквозь границы всех миров Спирали, именно его ребенка сумела сохранить, несмотря ни на что и вопреки всему…

И это ведь именно он нечаянно дал мне имя, вернув родителям дуреху, потерявшуюся в праздничной толпе!

Баирну так и держал меня на руках всю дорогу до самого Накеормая. А я, хоть и плавала по-прежнему в муторном полузабытьи, уже не чувствовала себя умирающей. И твердо знала: это не сон. Не смутное видение из калейдоскопа искалеченной памяти, — реальность. Я вернулась домой, в свой мир; а сном, кошмарным сном, уходившим безвозвратно в былое, отныне и навсегда стали годы, проведенные в Реабилитационном Центре другого мира, где меня старательно лечили от сумасшествия.

Я вернулась домой. И теперь нам с Баирну осталось всего ничего. Родить ребенка. Восстановить Вершину Сумрака.

И придумать, как сокрушить Деборру, не разрушая при том Вершину Тьмы.

Сон III. ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Разговор санитарок в туалете

— Слыхала, что ль? Дура эта, что шестой год на третьем месяце ходила, взбесилась совсем…

— Да ну?!

— Ну да! Решили ей мнимый аборт сделать, чтоб про ребеночка-то своего придуманного она позабыла. Она и взбеленилась: "Ребенка убить хотите!" Я все слышала. И кровищу потом тоже я оттирала.

— Кровищу?!

— А то! Как начала эта ниньзя гребаная на людей бросаться! Врачу шею — насквозь! Пальцами! Санитаров — ногами! Гинеколога — башкой о кресло! И сама — головой в зеркало.

— Да ты что!

— Кровищи, говорю, море. Врачу — песец полный, перелом шейного позвонка. Санитары… хм. Баб им больше не любить, да. А сама Танька на осколок зеркала напоролось. Кровью на месте истекла. Так-то вот.

— То-то я смотрю: анатомичка со двора выезжала…

— Во! Два трупа! Альбертовну жалко — молодая еще, умная…

— Умная, да не совсем! Че было дуру эту трогать. Пусть бы и ходила со своим пузом придуманным, кому оно мешало?

— А я че говорю? Не всех наших идиотов лечить надо, так-то вот. Они в безумии своем посчастливее нас с тобой будут.

— Да уж. Психам получку до конца месяца считать не надо. Детей думать, чем кормить да во что одеть — тоже. И унитазы мыть не положено. Только гадить в них… От свиньи! Опять стены говном измазали! Мать их всех… Давай ведро, да шевелись побыстрее, пока старшую не принесло…