Тропою тайн

Нью-Йорк, ноябрь 1972 года

Прижимая к шее воротник чужого пальто, Элли спешила домой с работы по «Великому белому пути» [1] в глухую полночь. Свет был повсюду — слепящие неоновые табло, мигающие вывески клубов с зеркальными дверями, фары машин, потоком летящих по Бродвею.

Но этот свет был холодным. Даже в Евфрате, штат Миннесота, в самый разгар зимы, когда пруды промерзали до дна, а пастбища сплошь покрывал снег, похожий на рассыпанную толстым слоем соль, Элли никогда не бывало так холодно. Она дрожала в своей дешевой нейлоновой форме и слишком тесном пальто

сестры; ей казалось, что ее кости, как хрупкие веточки, вот-вот с треском сломаются под порывами ледяного ветра.

Только ее груди, разбухшие от молока, оставались теплыми. Элли чувствовала, как их начало покалывать — близилось время кормления. Сворачивая на Сорок седьмую улицу, она ускорила шаг. Тело ее ныло от желания увидеть ребенка, пока Элли шла в конец квартала, к обветшалому многоэтажному дому, где жила вместе с сестрой в тесной, как стенной шкаф, квартире.

Достаточно ли детского питания она оставила Надин? Сестра ни за что не додумается сходить и купить еще. Весь вечер, пока она сидела на высоком табурете в тесной будке билетерши театра «Лоу стейт», отрывала билеты и просовывала в окошечко сдачу, ее не покидала тревога.

А если легкая краснота, которую она сегодня заметила на щечках дочери, означает, что Бетти чем-то больна? Корью, свинкой, а может… даже оспой! Внутри у Элли все сжалось, но она овладела собой.

«В наши дни оспой никто не болеет, — твердо сказала она себе. — И потом, Бетти сделали все прививки. Поэтому успокойся и перестань нервничать. У тебя есть заботы и поважнее: например, скопить денег и обзавестись собственным жильем».

Элли прекрасно понимала: даже если бы она откладывала свою зарплату билетерши всю до последнего цента, повесить новенькие занавески на окно своей кухни ей удалось бы не раньше, чем в следующем столетии. Но сама мысль о своем угле, опрятной квартирке, где хватит места для подержанной детской кроватки и настоящего мягкого матраса, заставила ее воспрянуть духом.

Когда-нибудь она осуществит свою мечту. Найдет работу получше, станет посещать колледж. И может быть, выйдет замуж (хотя о такой удаче она не смела и мечтать). Для этого нужно время, только и всего. А у нее ведь вся жизнь впереди. Ведь ей всего восемнадцать! Но Элли уже не помнила, когда в последний раз ощущала себя юной девушкой.

Проходя под уличным фонарем, Элли краем глаза заметила свое отражение в зеркальном стекле витрины. Ее взгляду предстала высокая круглолицая девушка с широкими скулами и светлыми волосами, унаследованными от скандинавских предков; такие девушки часто улыбаются с рекламных щитов, установленных вдоль Девяносто четвертого шоссе между Миннесотой и Висконсином. Одетые в дирндл [2] и блузку с рукавами-фонариками, они приглашают путешественников в штат Северной звезды [3] и советуют застегнуть ремни безопасности.

Элли грустно улыбнулась, обходя похожую на звездную пыль горстку битого стекла на тротуаре. В ней никогда не было ни малейшего сходства с румяной щекастой молочницей. Меньше года назад она только

заканчивала школу, а теперь уже почти свыклась с ролью юной матери. Но несмотря на всю любовь к Бетани, порой Элли не верилось, что у нее есть дочь.

Беспорядочные воспоминания о той ночи, когда родилась малышка, теснились у нее в голове: кабинет неотложной помощи с разноголосицей стонов, раздражающая теснота, родильная палата, ряды кроватей с занавесками, безжалостный натиск чужих уверенных рук и холодных инструментов. А потом все затмил нарастающий ритм боли…

Когда Элли, словно чудесный дар, протянули малышку, завернутую в белое одеяльце, она разрыдалась. Ее охватили радость, благоговейный трепет и священный ужас.

Элли мгновенно стала взрослой. Пора перестать рыдать над пролитым молоком. Джесс не женится на ней, мама и папа не будут умолять вернуться домой. Элли осознала это, вспомнив скандал, который закатила мама, осыпав ее градом проклятий, а потом швырнув в нее Библию. От Элли отвернулись все, кроме почти беспомощной Надин, не способной стать надежной опорой для сестры.

Хотя Элли вновь обрела уверенность в себе, страх нарастал в ее душе с каждым днем. Шесть раз в неделю ей приходилось оставлять ребенка с Надин и работать в вечернюю смену в «Лоу стейт» — такую жизнь никак нельзя назвать сносной. Но разве у нее есть выход? Мизерная зарплата не позволяла Элли нанимать приходящую няню, а Надин по крайней мере заботится о том, чтобы с Бетти не случилось ничего плохого.

Ощущая кислый, вязкий привкус во рту, Элли спешила домой, и ее сердце болезненно сжималось. Она пыталась представить, что четырехмесячная дочь мирно спит в самодельной колыбели, но это испытанное средство не помогало. Элли никак не удавалось избавиться от мучительного, леденящего кровь чувства, что с малышкой уже случилась или скоро случится беда.

Она припомнила, что в последний раз так волновалась в тот день, когда сообщила Джессу о беременности. Едва оправившись от потрясения, он начал клясться и божиться, что любит ее — Бог свидетель, любит больше жизни, но что ему теперь делать? Отказаться от учебы в Уэст-Пойнте [4] и всю жизнь проторчать вместе с ней в Евфрате? Джесс пообещал, что они поженятся, как только он закончит учебу. Через четыре года он получит офицерский чин, и они смогут поселиться где угодно — может, даже в Германии.

Элли заметила отчаяние, промелькнувшее в его глазах, и ее робкая надежда сменилась холодным гневом. «Когда рак на горе свистнет», — мысленно отозвалась она.

В сущности, Джесс бросил ее гораздо раньше той минуты, когда задние фары его «корвета» мигнули и скрылись за холмом, там, где шоссе Эйкенс-роуд разветвлялось, уводя в глубину штата. Он ответил только на одно из писем Элли, позвонил ей один-единственный раз — когда она вернулась из больницы вместе с Бетти. Джесс даже не извинился, только намекнул, что пришлет денег, но не сдержал обещание.

«К черту Джесса!» — со злостью подумала Элли. К черту всех ханжей Евфрата, в том числе и родителей, бросивших ее в беде. Год назад, когда поднималась на сцену «Мейсоник-Лодж» в Блумингтоне, чтобы получить приз за победу в конкурсе молодых поэтов, Элли не нуждалась ни в чьих советах. И впредь она будет жить своим умом.

Элли вдруг заметила, что навстречу ей по пустынной улице идет плотный мужчина в мягкой шляпе, сдвинутой на лоб. Он замедлил шаг и бесцеремонно окинул ее пристальным взглядом. У Элли заколотилось сердце, и она проскользнула мимо. Здесь, к западу от Таймс-сквер, женщинам опасно ходить одним после одиннадцати вечера, да еще в выходной день.