Тройка без тройки
Шрифт:
— Понимаешь, Ипполит, такое дело у меня. Вернее даже не у меня, а у всех нас. У нас во дворе есть ребятишки. Ну, Вася мой и такие же, как он, разные Пети, Вани, Вити. Увлекаются они, как ты сам соображаешь, футболом. Но никто ими не занимается. И вот я к тебе за советом.
— Насчет этого могу вам сказать, Антон Яковлевич, вот что. У нас на фабрике уже все на ногах. И Ася, и Григорьев. И подняла их всех на ноги Людмила Александровна.
— Людмила Александровна? — одновременно удивленно и обрадованно переспрашивает Антон Яковлевич. — Тогда все в порядке.
— Нет, не все в порядке, — горячо восклицает молодой человек. — И вам есть что делать. Никак не могут найти, кто бы мог заниматься с вашими футболистами. Чтобы заниматься с молодыми футболистами, Антон Яковлевич, надо иметь большой опыт, педагогические навыки надо иметь… И чтобы характер был спокойный.
— Конечно, какому-нибудь неопытному спортсмену, который сам только вчера перестал быть мальчишкой, не поручишь эту работу, — с готовностью соглашается старый мастер.
— И вы так думаете, Антон Яковлевич? — вздыхает Ипполит.
— Безусловно. Так что же, нет в вашей команде такого, кто взялся бы за это? Был бы ты немного посолиднее, поопытнее, доверили бы тебе…
Ипполит снова глубоко вздыхает:
— Нет, люди есть. Кто пошел в другие дворы, кто… К вам, например, хотели послать Гаврилова, так тот болен и неизвестно, когда встанет. А Смирнов, наш центральный нападающий, вообще считает, что этим заниматься должны детские работники.
Антон Яковлевич задумывается. Потом и он глубоко вздыхает:
— Плохое дело получается, Ипполит… Что же, я пойду. На фабрике, может, договорюсь насчет наших ребят. Будь здоров, Ипполит.
Ипполит крепко жмет руку своему мастеру и на прощанье говорит:
— Договоритесь, Антон Яковлевич. Не будут ваши ребята без футбола.
Антон Яковлевич делает несколько шагов по направлению к входным воротам на фабрику, потом останавливается… А может правильно сказал этот Смирнов — с детьми пусть занимаются детские работники. Сумрачное лицо Антона Яковлевича чуть-чуть светлеет: мысль о детских работниках начинает его понемногу успокаивать, начинает даже нравиться…
Детский городок, куда направляется Антон Яковлевич, расположен в сквере, напротив фабрики. Когда-то здесь был сад, принадлежавший владельцу фабрики французу Моне. Антон Яковлевич хорошо помнит двух его девочек, маленьких француженок, одетых в кружева и играющих в серсо под присмотром гувернантки на аллеях этого, тогда огороженного высоким решетчатым забором, сада. А сейчас здесь детский городок, где отдыхают и развлекаются сотни детей рабочих кондитерской фабрики.
Уже издали видно висящее на воротах детского городка красное полотнище, по которому большими белыми буквами написаны слова, приглашающие фабричных ребят отдыхать, играть и веселиться. Забор вокруг всей территории городка окрашен веселой зеленой краской, за забором виднеются расходящиеся лучами дорожки, посыпанные желтым песком… Но городок еще закрыт. Торжественное открытие состоится только через два дня, в воскресенье.
У ворот Антона Яковлевича останавливает сторожиха.
— Еще ничего не готово у нас, а вы, гражданин, идете. Каруселей нет, гигантских шагов нет, игр никаких нет, в комнате смеха зеркала ещё не поставили, в тихий уголок шашек не принесли, скамейки только красят…
Антон Яковлевич прерывает словоохотливую женщину.
— Мне карусели и скамейки не нужны. Мне нужна заведующая.
Сторожиха указывает рукой вглубь сада.
— Так бы сразу и говорили. Вон там Анна Павловна. В красной косынке. Развешивает флажки.
Антон Яковлевич идет в указанном направлении. В конце извилистой аллеи, обсаженной липами, забравшись на самый верх прислоненной к столбу лестницы, стоит Анна Павловна, высокая, полная, еще молодая женщина. На голове у нее красная косынка.
— Я к вам, Анна Павловна.
— Слушаю вас, — не глядя вниз, отвечает молодая женщина. — Хотя нет, не слушаю. Забью вот этот гвоздь, тогда послушаю.
Она выполняет обещанное: забивает гвоздь, потом медленно слезает с лестницы.
— Теперь по-настоящему уже слушаю вас.
Антон Яковлевич сразу начинает с дела:
— Понимаете, Анна Павловна, у нас во дворе…
— В каком это дворе?
Антон Яковлевич догадывается, что с этой женщиной надо быть пообстоятельнее. И он медленно и четко начинает растолковывать:
— Во дворе дома, который принадлежит кондитерской фабрике. Это в Грибном переулке, номер пять…
— Знаю.
— Так вот. В этом дворе есть дети. Мальчики…
— Во всяком дворе есть дети, — вполне резонно замечает Анна Павловна, поднимая с земли несколько флажков и снова начиная подниматься вверх по лестнице. — И всюду есть мальчики. Говорите дальше, я слушаю.
— Они рвут обувь, бьют стекла. Хотят играть в футбол, а им не дают…
— Просохнут у нас скамейки, пусть к нам приходят, — предлагает Анна Павловна, взбираясь еще на одну ступеньку выше, чтобы повесить флажок на гвоздик.
Антон Яковлевич оглядывается вокруг, не спеша осматривает весь сад, аллеи, украшенные флажками и посыпанные желтым песком, скамейки, сверкающие свежей краской… Потом робко говорит:
— У вас тоже очень хорошо. Но им хочется у себя во дворе играть. В футбол.
— Пусть играют. Мы им запретить не можем.
Антон Яковлевич решает применить последнее средство:
— А вот у нас во дворе есть такие, кто против футбола. Хотят даже закрыть его!
Эти слова Антон Яковлевич произносит очень громко. И смотрит, какое впечатление они произведут на собеседницу.
Но Анна Павловна не падает с лестницы, не роняет молотка на землю, словом, сообщение о закрытии футбола не производит на нее никакого впечатления. Она молча продолжает привязывать веревочку к гвоздю и, только покончив с этим делом, говорит:
— А вот мы никак не можем открыть его. Посудите сами, — рука, вооруженная молотком, показывает в один конец сада, — там у нас уголок для самых маленьких. Вот это, — молоток поворачивается в другую сторону, — территория юных натуралистов. Там — аттракционы. Левее — юные техники. Места для футбола никак не выкроишь.