Трубадур и Теодоро, или две двести до Бремена
Шрифт:
В этом году все тем более стоят на приколе – прикольная нынче зима. У Трубадура на прошлой неделе треть черепицы с крыши сдуло, как и не было, а прогноз обещал солнце и штиль. Трубадур бесновался: «Какой прогноз?! Где он твой прогноз?! Вот и напиши, мудак, своим мудакам начальникам, что штиль сдул… Обычный для этих мест мудацкий штиль…» Впоследствии я так и не понял, купился ли страховой агент на обаяние моего приятеля, с наслаждением произносившего повторяющийся эпитет по-русски, или нет.
Все-таки хорошо, думал я, что Трубадур хоть кому-то не задолжал,
Вечером, когда стемнело, мы вдвоем изобразили на влажном песке фигуру, напоминавшую огромного неуклюжего Голема, на груди написали «Прогноз» и щедро помочились на надпись.
Говорят, что прогнозы к нашим нынешним бедам отношения не имеют, не могут они поспеть и не поспевают за переменами климата. Мол, всему виной глобальное потепление. Но Трубадур недоверчив. Во-первых, говорят об этом те же метеорологи, что потчуют нас недоброкачественными прогнозами, а во-вторых – Трубадур грешит на Хорхе, который не так давно перекладывал крышу на его доме. Похоже, на сопли черепицу крепил. Да еще красотка соседская Лусия… Туда пойдет, назад вернется… Отвлекала, короче, и без того не самого способного и трудолюбивого парня. Хорошо еще, что у испанцев под черепицей монолит из бетона, а то метался бы Трубадур с тазиками от одного водопада к другому в каждый дождь до самого лета.
Спрашиваю у Хорхе, когда он крышу приятелю начнет восстанавливать, сам я второй на очереди, а он говорит, что лучше выждать, пока всю черепицу сдует – «с края легче будет идти». Вот же осёл, прости Господи… Трубадур сразу сказал ему, что «идти» можно прямо сейчас и набросал примерный маршрут.
А Лусии ничего не сказал. Та и в самом деле хороша, чертовка.
Глава шестая
Отец Лусии внешне похож на короля российской эстрады – такой же смуглый, большеглазый, сам весь большой, шумный и, что характерно, нерусский. Русской была мать девушки. Трубадур в жизни не видел ее, даже на фотографии, но безошибочно угадывал в дочери те неуловимые черточки без названий, которые всегда очаровывали его в соотечественницах, тем самым немало осложняя и без того непростую жизнь. Выспрашивать подробности у «короля Филиппа» (так Трубадур сразу же окрестил соседа) было неловко, собирать сплетни – унизительно. Однако, стоило Трубадуру при знакомстве упомянуть, откуда он родом, как улыбку ветром сдуло с лица испанца, следа не осталось.
«Похоже, не я один купился на это самое «неуловимое без названий»… Чую, не меньше моего ты вкусил, бедолага», – мысленно рассудил Трубадур, но искреннего сочувствия не испытал. Наоборот, позлорадствовал тут же: «Значит не везде и не во всем, что бы там ни утверждали расплодившиеся хулители, господствовала в советские времена политика двойных стандартов. По части баб, прямо скажем, все было очень даже честно: что своим, то и на экспорт. Посему – страдайте теперь, сеньоры, в свое иностранное удовольствие».
Несмотря ни на что, Трубадур с первого дня удивительным образом расположился к соседу, а вот тот, в свою очередь, отнюдь не спешил растрачивать себя на встречное дружелюбие.
На самом деле, у «короля Филиппа», конечно же, было другое имя. Звали его Мигелем, но Трубадур обещал себе вспомнить об имени, данном соседу родителями, не раньше, чем на испанский трон сядет нынешний молодой наследник. Исключительно из политкорректности. Не должно быть в Испании двух «королей Филиппов».
Надеюсь, Мигелем нынешний «король Филипп» станет нескоро: батюшка принца Филиппа, царствующий монарх Хуан Карлос I, – симпатичнейший человек. Недавно мы обедали в одном ресторане, сидели практически за соседними столиками. В Испании, особенно на Майорке, такое нередко случается, надо только места знать.
Прав ли был Трубадур в своих догадках по поводу предвзятого отношения «короля Филиппа» к выходцам из России, или какие другие причины будили в соседе подозрительность и настороженность, но только в первый год знакомства тот звал Трубадура в гости только из вежливости, рассчитывая на понимание и непременный отказ под благовидным предлогом. На воспитанность и чувство такта, иными словами, рассчитывал. Зря. Всякий раз сосед ошибался. Обманывался, можно сказать. Трубадур хоть не обременял «короля Филиппа» долгим присутствием, но местной традицией – приветствовать знакомых женщин поцелуями в обе щеки – наслаждался, на мой взгляд, до неприличия откровенно. Лусия всегда была на таких вечеринках на правах хозяйки, иногда Трубадур притворялся забывчивым и здоровался с нею дважды, уходил тоже не сразу. Но это лишь в том случае, если «король Филипп» был чем-нибудь занят и не находился в непосредственной близости.
У самого Трубадура отец Лусии бывал много чаще – заглядывал, чтобы выпить с соседом по стопке, а заодно, вроде бы ненароком, прогуляться по дому, заглянуть во все укромные уголки, начиная со спальни. В дни таких спонтанных визитов нетрудно было догадаться, что Лусия припозднилась, а батюшка «переживают и нервничают». Иногда Трубадур находил предлог, чтобы облегчить ему задачу «случайного» путешествия по жилищу, но чаще наоборот – заставлял помучиться, подолгу не отпуская с террасы. При этом двери в спальню нарочно были закрыты, а неплотно сведенные ставни временами поскрипывали, создавая иллюзию, будто в комнате кто-то неловко прячется. Трубадур как-то рассказал, что неделю провозился со ставнями, поливая петли соленой водой, дабы ржавчиной прихватило – иначе никак скрипеть не хотели. Когда старания увенчались успехом – радовался, как ребенок.
Конец ознакомительного фрагмента.