Трудно быть героем
Шрифт:
– Вставай, чечены пошли, - прорывается через звон.
От развалин бежали фигурки в нашу сторону. Я приладил автомат к плечу и короткими очередями начал стрелять. Меня отрывает от стрельбы старлей.
– Шпора, лейтенант, бегом на западный участок, там у нас плоховато.
Мы несемся по окопу и я нарываюсь на прапорщика. Он как-то странно лежит, перегородив окоп.
– Вперед, - подталкивает старлей.
Перепрыгиваем тело и вскоре оказываемся на позиции. Здесь два убитых солдата лежат лицами вниз.
– Отбивайтесь от сюда, - кричит
Чеченцы совсем рядом, метров в двадцати и я сам очень удивился, когда очередью подломил двоих. Мы кидаем гранаты и тут Шпора сбивает меня с ног и мы валимся на дно окопа. Опять грохот и земля поехала в сторону.
– Стреляй, - рычит Шпора.
Мы распрямляемся и опять садим очереди в эти мельтешащие у окопов фигуры.
Наступившая темнота, прервала наступление чеченцев и мы усталые валимся на песок.
– Старлей, выпить хочешь?
– Иди к черту.
– А ты ничего, неплохо для новичка.
– Давно здесь?
– Пятый месяц.
По окопу идет Травкин.
– Шпора, возьми , возьми Новикова и оттащи погибших ребят в яму. Оружие собери. Как у вас с патронами?
– Здесь пол цинки от ребят сохранилось, - говорит Шпора.
Я осматриваю свои рожки и с удивлением вижу, что они пусты.
– У меня ничего.
До чего же быстро я расстрелял четыре диска.
– Хорошо. Шпора, возьмешь еще цинку в хранилище. Старший лейтенант, пойдемте со мной.
Бродим по окопам, где Травкин отдает встречным солдатам распоряжения и наконец, доходим до блиндажа. Капитан с перевязанной рукой сидит за столом.
– Валера, какие потери?
– Шесть убитых, семь раненых, не считая тебя. Прапора тоже нет.
– Жаль. Неплохой все же мужик был. Как наши уголовнички?
– Ничего. Хочешь жить, умей вертеться. За те несколько месяцев, что они здесь, пообтерлись немного, даже Хромов неплохо вел. Лучше скажи, как подмога?
– Застряли. В Аргуне ведут переговоры, а с другой стороны стоят и не могут продвинуться из-за плотного огня. Авиация подняться не может в воздух из-за низкой облачности.
– Значит завтра день неудач. Патронов осталось мало.
Этот день завтра начался с девяти часов, когда чеченская артиллерия начала долбить наши позиции. Тонкие пукалки двух зарытых бронетранспортеров не могли устоять против длинных сигар "града" и вскоре один накрылся.
На Шпору рухнула стена окопа и я руками пытался его откопать. Наконец голова вылезла из песка и после пары оплеух, вздохнула. Я выволок его за плечи из обвала и, найдя флягу, влил глоток спирта с полу сжатый рот. Глаза раскрылись и Шпора сел.
– Ну ты даешь.
– Стрелять можешь?
– Сейчас. Башка чугунная.
Артиллерия кончила долбать наши полуразрушенные окопы и вопли атакующих понеслись к нам. За первые пол часа, даже прицельными короткими очередями, я высадил все патроны и, сидя над цинкой, набивал рожки. Чеченцы прорвали полосу огня и вышли к окопам. Стреляю почти в упор. На меня валится
– Ну, летчик, ты даешь.
– Патроны есть?
– Не гоношись, чеченцы отступают.
В окопах много раненых и убитых солдат наших и врагов. Мы идем со Шпорой, перепрыгивая через валяющиеся тела, и нарываемся на человек пять живых, во главе с сержантом Хромовым, оживленно ругающихся матом. Хромов видит меня, его скулы сжимаются.
– Ну что, сука, смотришь на погибших ребят. Это из-за тебя они сдохли в этой дыре.
– Сержант, возьмите себя в руки.
– Ах ты, дерьмо.
В руках у Хромова оказался штык. Я вырвал из кобуры пистолет и снял предохранитель.
– Не балуй...
Но в это время кто то из стоящих за спиной Хромова бросил кинжал и он воткнулся мне в левое плечо. От боли я нажал на курок и сержант, выронив штык, упал на песок.
– Ни с места, - зверею я, обращаясь стволом к оставшимся пятерым.
– Кто кинул нож?
Молчание. И вдруг из-за моей спины Шпора говорит.
– Ну что, Миша, допрыгался. Не надо в него стрелять, старлей, мы сами с ним разберемся.
К месту происшествия прибежал Травкин.
– Почему здесь выстрелы?
Он видит всю сцену.
– Отставить, старший лейтенант. Я сам разберусь. Спрячь пистолет.
Я с трудом запихиваю пистолет в кобуру. Травкин подходит ко мне.
– Шпора, держи старшего лейтенанта за плечи.
Шпора крепко держит меня. Травкин цепляется за кинжал и вдруг резким рывком выдирает его из тела. Он рассматривает рукоятку.
– Миша Х. Ну что же, Хитров, мне с тобой делать?
– Ничего не надо с ним делать, товарищ старший лейтенант, - говорит Шпора, еще держа меня за плечи, - мы с этим, жополизом, сами разберемся. Сейчас каждый человек дорог на позиции.
– Хорошо. Разбирайтесь сами. Летчик, как себя чувствуешь?
– Как после сковородки по голове.
– Сейчас сан инструктор подойдет, потом приходи в блиндаж.
В блиндаже на нарах лежит капитан. Я дотрагиваюсь до его плеча.
– Товарищ капитан...
И вдруг отдергиваю руку, у капитана черное лицо и ледяная кожа.
– Капитан...
– Его убили, - раздается голос у двери.
Травкин бросает автомат на стол.
– Кто?
– Черт его знает, но нашим уголовникам он, по-моему, не мешал. Еще один такой напор и нам хана. Выбито половина блокпоста.