Трудно Разлюбить
Шрифт:
Нас вдавило в сетку. Я чувствовала как Даниил крепче прижал меня к себе. Мои руки инстинктивно вцепились в него. Я посмотрела вверх и увидела тонкие, похожие на крылья стрекозы, вертолетные лопасти. Они со свистом резали ночь, держа машину в горизонтальном положении. Вертолет плавно опускался на площадку в метрах двухсот от нас.
В яркий круг разметки он попал словно в яблочко. Двигатели остановились, установилась тишина, и через некоторое время из кабины вышли трое; двое точно были охранниками, это мы поняли по знакомой уже форме. В третьем спустившемся с неба персонаже разобраться было сложнее, потому что мы с Даниилом без труда узнали в нем Кирилла Светозарова…
Трое
— Какие будут еще распоряжения, Кирилл Андреевич? — спросил охранник, распахивая дверь перед хозяином. Тот быстро ответил:
— Никаких до утра. Можете поспать… — Сомнений оставалось все меньше. Это были голос Кирилла, его энергичная походка и привычка отмахивать правой рукой.
— Есть! — довольно ответил второй охранник
Все трое скрылись за дверью, через которую мы недавно вышли на крышу.
Даниил и я ошарашено переглянулись, забыв о ветре и опасной высоте, от которой нас спасала сетка.
Глава 9
Я помню Кирилла подвижным и улыбчивым юношей, играющим с братом в теннис на домашнем корте. Он был старше меня года на три, не больше. К деду Кирилл приезжал каждое лето. Поздний ребенок и любимый внук, хорошо воспитанный, не помешанный на деньгах, — об этом рассказывала прислуга, работающая у Светозаровых постоянно. Мама устроилась к ним на летние месяцы, в период, когда вся семья собралась в небольшом доме на берегу реки. В острые приступы астмы я подменяла ее. Потом хозяева взяли меня на полный рабочий день, — понравилась моя расторопность.
У Кирилла было два старших брата — Михаил и Борис. В то время они уже были серьезными людьми. Михаил занимался политикой, продвигал «наверху» идеи демократии и неприкосновенности частной собственности, поэтому бесконечно говорил об этом даже с уборщицами. Со мной он пытался разговаривать на тему эмансипации. Помнится, я ответила, что не рвусь быть круче мужчин, и что с удовольствием согласилась бы быть «угнетенной» каким-нибудь добрым тираном.
В те дни мне едва исполнилось восемнадцать, мне хотелось гулять по городу, влюбляться в нормальных парней, вместо этого приходилось драить полы в чужом доме и терпеть светозарную спесь трех братьев.
Борис, кажется, качал нефть и постоянно был на нервах из-за колеблющихся цен, — слова лишнего не скажет. Бывало смотрел на меня пренебрежительно, как будто не понимал, зачем я, нищенка, нужна в их благополучном доме с белыми балкончиками. Порой взгляд нефтяника бесил меня больше, чем болтовня политика.
Кирилл любил вставать рано и рыбачить, а потом сваливать свой улов в таз, чтобы Жанна голыми руками чистила вонючую рыбу. Еще он любил кататься на своей спортивной машине. Автомобиль срывался с места так быстро, что я не успевала открыть рот от восторга. К нам, прислуге или, как хозяева нас демократично называли, персоналу, Кирилл никак не относился. Не видел нас в упор. Для него мы были пылесборниками, вениками, инструментом для уборки и стирки. Я до сих пор чувствую острую девичью обиду, вспоминая его взгляд мимо меня.
Зато я нравилась его деду. Старик, бывший высокопоставленный чиновник, изрядно уставал от своих блистательных внуков, поэтому ко мне, девушке с нехитрыми мыслями, относился очень хорошо, — всегда находил за что похвалить. Принесешь ему чай, посидишь рядом, улыбнешься и расскажешь в ярких красках об улове Кирилла, за это старик готов был мне руки целовать.
Думаю, будь дед помоложе, а я постарше, он приударил бы за мной. И я не отказалась бы
Старик Светозаров унес с собой мою бедную юность, полную забот и переживаний, — мама постоянно болела, брат начинал свой порочный путь наркодилера, отец ушел из семьи, повесив на нас свои карточные долги.
Кирилл нашел меня на кухне громко плачущей, и наконец посмотрел другими глазами.
— Не плачь! Дедушка тебе что-то там оставил… — сказал он, в первый раз обращаясь ко мне, как к живому человеку. — Да ладно тебе, все умирают! Я тоже умру. Тебе должно быть от этого легче!
Я отвернулась от него и зарыдала еще громче. Смерти ему я не желала, хотя по его логике баловня судьбы, вероятно, вполне могла бы. Его дед оставил мне энную сумму денег, совсем немного по меркам Светозаровых. Конверт с купюрами, подписанный «для Жанны» мне отдал Кирилл после похорон. Весь дом, включая двух братьев, смотрели на меня с завистью, будто я получила огромное наследство. Не завидовал мне лишь Кирилл. К благотворительности деда он отнесся с пониманием, и считал, что деньги эти я обязана была потратить с пользой.
— У тебя есть какие-то желания, срочные покупки? — спросил он меня. — Советую тебе использовать дедушкины деньги именно на такие случаи…
Мы стояли на веранде. Я вцепилась в конверт обеими руками и рассеянно смотрела на него, прикидывая, куда вложить мою нежданную прибыль. Над нами сгущались сумерки, но когда я подняла глаза, то очень ясно увидела спокойное красивое лицо Кирилла. На подбородке у него был бугорок, под нижней губой впадинка. Этот парень излучал энергию уверенного в себе человека, в меру самолюбивого, не лишенного альтруизма.
— Отдам маме. У нее долги… — сказала я тихо. — Спасибо тебе! Ты мог бы мне не отдавать ничего. Имел право…
— Не имел, потому что дед дал четкие указания; передать тебе конверт. Я не стану нарушать его волю ради пары десятков купюр, — прервал меня Кирилл серьезно и, слегка наклонившись, заглянул мне в глаза. — Ты понимаешь, насколько трудно в наше время заслужить чью-то симпатию? Ты сделала все, чтобы старик подумал о тебе перед смертью…
— Просто он видел наше с мамой положение. Жалел нас, — попыталась объяснить я благоволение старика ко мне. Не хватало еще превратных слухов. — Я приходила к нему иногда, мы болтали о погоде, о рыбе и реке…
— Ты делала за нас то, что должны были сделать мы, — заключил Кирилл и зашел в уютный дедовский дом. Своими словами я, казалось, расстроила его.
На следующий день я вынуждена была постучать в комнату Кирилла. Мне приказали пропылесосить все комнаты на втором этаже. Со своим неизменным приятелем пылесосом я прошлась везде, заглянула во все углы и щели, заодно рассмотрела все семейные фото и экзотические сувениры, привезенные старику из дальних стран.
Особенно мне нравилась одна старинная ваза, украшенная геометрическим орнаментом, — кругами, лабиринтами и точками. Линиями и изгибами она напоминала фигуру зрелой женщины, и украшала простоватую гостиную. Я не уставала любоваться этой вазой при любой возможности, — она успокаивала, настраивала на глубокие раздумья. В тот день я задержалась около нее дольше, чем обычно. Почему-то мне пришло в голову мысленно заговорить с вазой. Я рассказала ей о наших долгах, которые вынуждали больную маму браться за любую работу, о скорби по умершему старику. Кто теперь меня будет хвалить? Зачем я вообще живу на этом свете, ради чего? Неужели моя миссия сводится только к пылесосу и уборке?