Трудные страницы Библии. Ветхий Завет
Шрифт:
Эту связь, это отношение мы и называем литературным жанром [11] .
Нужно, однако, отметить, что это соотношение зависит также от того предела, который сама внешняя форма или психологически обусловленная необходимость применения определенной формы в определенной обстановке ставят изобразительным возможностям самого автора [12] .
Проиллюстрируем теперь эти теоретические построения, проливающие свет на понятие литературного жанра, каким-нибудь из наиболее известных его проявлений, например, притчей. В сущности, не представляет ли этот жанр совокупность соотношений между изображаемой действительностью (например, божественное милосердие и скаредность фарисеев) и избранным способом ее изображения (например, рассказ о невзгодах блудного сына)? Автор (в данном случае божественный Учитель) создал внешнюю форму, иносказание, с целью передать доходчиво понятие о божественном милосердии, устанавливая таким образом определенное соотношение между формой повествования и изображаемой действительностью. Очевидно, только осознав это точное соотношение
11
Заметим, что в этом процессе (когда вопрос касается конкретной действительности) всегда присутствует часть объективной реальности, ускользающая от автора или оставляемая им без внимания. Истинность следует искать в соответствии между тем, что автор фактически изобразил (изображенная действительность) и той частью объективной реальности, которую он был намерен изобразить. Естественно, поскольку, повторим, дело касается конкретной и сложной реальности, исторических фактов, описаний эпох или местностей, изображенная действительность не охватывает всей изображаемой действительности, но является только приближением к ней. Внешняя форма сама по себе (не принимая во внимание отношение, связывающее ее с изображаемой действительностью) не может дать никакого представления о самой действительности, или даст о ней ложное представление, ибо сама по себе не является ни истинной, ни ложной, а предстает исключительно выразительным средством. Лучше понять это нам поможет аналогия с техникой картографии. Невозможно точно воспроизвести на плане поверхность земного шара; необходимо упрощение, пренебрегающее бесчисленными деталями, и проекция. Проекция может осуществляться разными способами, каждый из них позволяет выделить нечто такое, что другие вынуждены пропустить. Так, например, существует цилиндрическая проекция Меркатора, придающая поверхности земного шара форму прямоугольника. Она полезна для мореплавателей, так как в точности воспроизводит форму береговой линии, но относительные размеры континентов оказываются в ней очень искаженными, так что Аляска и Гренландия приобретают громадные размеры по сравнению с Африкой и Южной Америкой. Но имеется отношение между проекцией и действительностью, которую географ хотел описать, и тот, кто знает, каково это отношение, понимает то, что географ сообщает ему этим изображением. Истинность заключена в том, насколько соответствует сообщение географа объективной реальности, не всей (не видно ни засеянных полей, ни тропических деревьев, ни великого множества других вещей), но той ее части, которую географ хотел изобразить. Имея перед собой изображение, тот, кто не знает, каково это соотношение, будет склонен упрекнуть изображение в лживости или решит, что Гренландия больше Африки, и что все возвышенности коричневого цвета… Естественно, в этом случае точное соотношение можно найти с помощью математики, а когда мы имеем дело с литературной формой, ее соотношение с выражаемой действительностью основывается на психологических, этнографических, стилистических критериях, адекватная оценка которых требует специальной подготовки.
12
Ср. A. Moretti, De Scripturarum inerrantia et de hagiographis opinantibus, «Divus Thomas Plac». 62 (1959), 34–68.
Но как можно узнать соотношение, которое автор устанавливает между реальностью и тем способом ее изображения, который он избирает? Мы ответим, что это соотношение не устанавливается автором произвольно, потому что в таком случае мы оказались бы перед невозможностью с точностью установить, какую же реальность подразумевает автор. В этом состоит главный недостаток герметизма. Когда же автор живет в уже сложиашейся литературной среде, он примыкает к традиции, по которой известные формы повествования предназначены для обозначения определенного соотношения с действительностью. Известные признаки обнаруживают истинное намерение автора, так что только рассеянные или неопытные читатели могут быть введены в заблуждение. Так, толкование Откровения св. Иоанна облегчено тем, что мы располагаем, хотя бы отчасти, ключом традиционного апокалипсического языка, известного по другим произведениям этого рода, каковы апокалипсические места Ветхого и Нового Завета и апокрифические Апокалипсисы двух веков до и после пришествия Христа.
Другой очевидный и актуальный пример: никто из читателей бесконечных романов, которые в наши дни так и скачут всем в руки, не принимает их за исторические повествования, хотя они содержат самые подробные описания людей, времени и места.
Благодаря этой общности литературной традиции, умственного склада и восприимчивости, существующей между нами и писателями, мы в состоянии уловить их мысль и установить точное значение избираемой ими литературной формы, в которой мы ясно различаем то, что составляет утверждение, истинное или ложное, и просто выразительное средство.
Таким образом, нетрудно было бы произвести новую классификацию наших литературных жанров на основании этого критерия: отношения между формой повествования и реальностью. Разумеется, эта задача выходит за пределы наших намерений. Мы не собираемся покидать область восточных литератур, на традициях которых вырос необычайный и чудесный цветок — литература Ветхого Завета.
Библейские литературные жанры и истинность Библии
3. Все сказанное до сих пор должно быть отнесено также и к Ветхому Завету.
Теория литературных жанров была разработана благодаря самоотверженным усилиям группы экзегетов, первым из которых был о. М.-Ж. Лагранж, который еще в 1896 г. в статье «L'inspiration et les exigences de la critique» («Боговдохновенность и требования критики»), «Revue Biblique» 5 (1896), 510–518, установил несомненную связь между намерением священнописателя и литературным жанром. Дальнейшие разыскания, особенно касательно непогрешимости Библии, привели Лагранжа [13]
13
Ср. также La melhode historique, 2а ed., Paris 1904.
14
Ср. E.Galbiati, I generi letterari secondo il P.Lagrange e la «Divino afflante Spiritu», Venegono 1948.
15
Об истории теории литературных жанров ср. P.Eufrasio di Cristo Re, I generi letterari e I, Еnciclica «Divino afflante Spiritu» // «Questioni Bibliche», Pane I, Roma 1949, pp. 1-30 О понятии литературного жанра см. L. Alonso-Schokel, Genera litteraria, «Verbum Domini» 38 (1960), 3-15.
И все же семя, брошенное с гениальной интуицией и в духе смиренного подчинения Церкви, принесло свои плоды тридцать с лишним лет спустя в разъяснениях, содержащихся в энциклике папы Пия XII «Divino afflante Spiritu» от 30 сентября 1943 г.:
«Итак, в словах и писаниях древних восточных писателей часто буквальный смысл не проявляется с такой очевидностью, как у писателей нашего времени; то, что они хотели сказать своими словами, не может быть определено одними законами грамматики или филологии или только контекстом. Необходимо непременно, чтобы экзегет некоторым образом вернулся своей мыслью к тем отдаленным векам Востока, чтобы, пользуясь средствами истории, археологии, этнологии и других наук, распознать и узнать, какими литературными жанрами хотели воспользоваться и какими действительно воспользовались авторы этого древнего времени. Восточные авторы, действительно, не всегда пользовались для выражения того, что было в их уме, теми формами и способами, которыми мы пользуемся теперь, но скорее употребляли те, которые были приняты людьми их времени и их страны. Экзегет не может определить априори, каковы они были; он может сделать это только путем внимательного изучения древних литератур Востока…
Итак, для того, чтобы вполне удовлетворить современным требованиям изучения Библии, католический экзегет должен, объясняя Св. Писание, доказывая и защищая его абсолютную непогрешимость, разумно пользоваться этим средством; он должен исследовать, каким образом способ выражения или литературный жанр, которым пользуется агиограф, может привести к правильному и точному пониманию, и убедиться, что этой частью своей задачи ему нельзя пренебрегать без большого ущерба для католической экзегезы…
Те же среди нас, кто отдается изучению Библии, должны быть крайне внимательны к этому пункту и не пренебрегать ничем новым, что открыли археологи, история древности и изучение древней письменности, ничем из того, что может помочь лучше познакомиться с умственным складом древних писателей, с их способом рассуждать, рассказывать и писать, с их формулами и их техникой.
При таком положении вещей миряне-католики — пусть они обратят внимание на это — окажут услугу не только светской науке, но будут иметь большую заслугу и перед христианской религией, если отдадутся со всем вниманием и со всем усердием исследованию и изучению древности и помогут по мере своих сил разрешению вопросов этого рода, которые до сих пор остались недостаточно ясными и явными» [16] .
Ватиканский Собор II подтверждает эти положения:
«Так как Бог говорил о Священном Писании через людей и по человечеству, толкователь Священного Писания, с целью уяснить, что Бог хотел нам сообщить, должен внимательно исследовать, что священные писатели действительно разумели и что Богу было угодно нам открыть через их слова.
16
Текст энциклики находится в Acta Apost. Sedis 35 (1943).297–325.
Чтобы выяснить цель священнописателей, нужно кроме другого, принимать во внимание «литературный жанр».
Действительно, истина предлагается и выражается по-разному и различными способами в текстах исторических, или пророческих, или поэтических, или в других видах речи. Поэтому нужно, чтобы толкователь исследовал смысл, который священнописатель хотел выразить и выразил в определенных обстоятельствах, соответственно условиям своего времени и своей культуры, с помощью употреблявшихся в его время литературных жанров. Ибо для правильного понимания того, что священнописатель хотел утверждать своим писанием, нужно обратить должное внимание и на обычные, прирожденные способы восприятия, выражения, повествования, присущие: временам священнописателя, и на те, что были вообще в употреблении в ту эпоху в человеческих взаимоотношениях.
Но так как Священное Писание надлежит читать и толковать с помощью того же Духа, под воздействием Которого оно было написано, чтобы правильно выяснить смысл священных текстов, нужно не менее усердно обращать внимание на содержание и единство всего Писания, учитывая живое Предание всей Церкви и согласие веры. Задача же экзегетов — содействовать согласно этим нормам более; глубокому пониманию и изложению смысла Священного Писания, дабы благодаря как бы предварительному изучению созревало суждение Церкви. Ибо все, что было сказано о способе толкования Писания, подлежит в конечном итоге суждению Церкви, которая исполняет Божественное поручение и служение хранить и толковать слово Божие» (Dei Verbum, № 12) [17] .
17
См. итальянский перевод догматической Конституции о Божественном Откровении в книге «Tutti i documenti del Concilio» (Milano, Massimo, 1983, 11a ed. p. 81–96).