Трудовые будни барышни-попаданки 2
Шрифт:
— А бес ее знает, барыню-чудиху. Но пока от ее придумок ни одна борода у мужика не облезла. Говорят, та горчица добро землю-матушку голубит, рыхлит да жирнит. И сажать ее она везде собирается. А ты слыхал? Ездила она в уездный, как дорожки просохли. Так скандал на постоялом дворе подняла! Увидала клопа на своем подоле и едва трактирщика самого не прищелкнула, как того клопенка!
— Ишь, чистоплюйка. Клоп — он божья тварь. Как и воша. Куда ты его денешь? От века с людьми живет…
— Барыня отказалась в трактире ночевать, на квартиру,
— Ну, чай, Васька-трактирщик перекрестился да не обеднел без одной барыни.
— Не скажи. Свечей она ему не продала, лампу тож. А Пахому Пузатому, который сообразил девок наемных заставить весь трактир с подпола до чердака кипятком шпарить да щелоком мыть, подарила с барского плеча. И велела керосин ему продавать по своей цене. Теперь к нему в заведение полгорода вечером бежит, на яркую лампу дивится. И в картишки перекинуться, и о делах поговорить. А Васька локти кусает да голубковскую барыню последними срамными словами частит.
— Ишь ты, стало быть, голубковская барыня и его зацепила. Будет другой раз клопов заранее морить.
— Брат Георгий, откуда в трапезной такая лампа яркая?
— От Ивана Колесова, управителя Никитиных. Он обитель на днях посетил, колокол привез в дар, от великой радости: отрок у него провалился под лед на Оке на Масленицу, да спасся. Колесов на своем заводе колокол отлил, подарил, а еще — лампу невиданную на земляном масле. Ее делать придумала барыня, что в нашей губернии живет. Еще сказал: барыня эта, раба Божия Эмилия, как раз тогда по льду проезжала и отрока вытащила, с другом. Заказал эту боярыню, рабу Божию Эмилию, вечно за здравие поминать. А еще у отца-эконома попросил для боярыни семена разных овощей и трав с нашего огорода. Барыня эта странная не только лампы невиданные делает, но и овощи заморские выращивает.
— А ей травы еще не послали?
— Нет, завтра Колесов за ними заедет.
— Надо отца Ираклия спросить, грузинца. Он любитель между трудом молитвенным на грядках повозиться. Травки разные выгоняет, с чудными названиями… Вроде бы травка простенькая, а если в щи покрошить — такая услада, что боишься в гортанобесие впасть. Кинза называется, и еще орех-трава, пажитник.
— Ну, от травки-то не впадешь. Спроси его, брат Георгий, пусть даст семян и своих травок. А я у настоятеля спрошу — не грехом ли будет такое паникадило заказать?
— Ежели та боярыня Эмилия добрая христианка, посты блюдет и к обедне без пропусков ходит, причащается… чего ж грешного?
Глава 24
Вулканическое лето было идеальным для тех, кто мечтает сохранить белизну кожи. Солнце пригревало через облака, помогало вытянуться злакам и созреть овощам, но не пекло. Мужики поначалу считали такую антипляжную погоду даром Господним, да и я, проводившая весь день между полями и службами, поняла, что прямые
Пока же прохлаждаться не удавалось. Сев закончился, пусть и позже обычного. Старики поглядывали на рожь с опаской — успеет ли налиться и вызреть к осени, зато овощи, как привычная капуста-морковка, так и картофель, таких опасений не вызывали. Главная польза от половодья оказалась в том, что травы на заливных лугах выглядели так сочно и аппетитно, что самому хотелось ненадолго стать травоядным. Предстоял большой сенокос. Вот только к нему крестьяне просили у бога ведренной погоды, потому как косить в дождь еще можно, а сушить копешки? Сопреет сено — беда!
Я, глядя на это дело, постановила ставить справа от двора балаганы — так тут назывались высокие, с двухэтажный дом, сооружения без стен, но с соломенной крышей. Жерди и лесины на это дело шли любые — хоть сырые, хоть кривоватые. Ветер между ними гулял свободно, а вот дождем снопы замочить не должно было. Так себе выход, лучше бы на солнышке траву сначала подвялить, потом сметать в стоги… но тут уж как получится. Заранее отстроенные балаганы успокаивали и крестьянскую душеньку, и мою собственную.
Тем более что я заранее готовила рвы под сахарный жом. А еще из Нижнего мне прислали семян кукурузы, которой я и засеяла несколько полей. Точнее, не я, конечно, а крестьяне. Которые не преминули высказать мне, что сия диковинная дурь этим летом точно не вызреет. И зачем под нее землю-то горбатить?
Пришлось объяснять: вызревания и не предполагается. Не будет зерна кукурузного — и ладно с ним. А вот силос… другое дело. Правильно его загуртовать — на всю зиму коровкам, овечкам и свиньям хватит.
Не то чтобы я была таким великим специалистом по заготовке кормов. Но телевизор-то смотрела с детства. А бабушка моя очень уважала передачи про деревню, тот же «Сельский час», а также немногочисленные, но насыщенные информацией советы дачникам или колхозникам в журналах и радиопередачах. Я вообще проводила все лето у бабушки в деревне. Там сезонные друзья и подружки на мои вопросы отвечали запросто: «Что за башня?» — «Силосная». Ну и поясняли дальше в меру своего разумения. Иногда, кстати, проще и понятнее, чем взрослые.
Я еще зимой и ранней весной, когда потрошила свою память на всякое полезное и записывала малейшие проблески в тетрадочку, старательно зафиксировала в нее и про рвы для свекловичного жома, и про кормовой буряк, о котором много читала в той же «Педагогической поэме» Макаренко, и про невызревшую кукурузу.
Силос из нее следует делать, когда початки уже налились, но до вызревания еще далеконько. Скашивать всю зелень, рубить ее не слишком мелко и закладывать в ров, выстеленный сухой соломой. Одним разом накладывать слой резаного стебля толщиной не менее метра, иначе воздух таки попортит ценное сырье. А укрывать это богатство рекомендовалось пленкой.