Труды и дни мистера Норриса
Шрифт:
— Господи ты боже мой, — застонал Артур, — боюсь, на сей раз мы сунули голову в такую западню, из которой нам уже не выбраться.
В ту же секунду откуда-то сверху раздался пронзительный свист.
— Привет, Артур!
Из-за решетки в одном из верхних окон на нас смотрел Отто.
— За что они тебя взяли? — весело прокричал он.
Прежде чем хоть кто-то из нас успел ответить, за спиной Отто появилась облаченная в мундир фигура и оттащила его от окна. Сценка получилась более чем краткой, однако успела произвести на нас обоих весьма удручающее впечатление.
— Кажется, они успели загрести всю вашу шайку, — криво ухмыльнувшись, сказал я.
—
Мы прошли в арку, потом опять вверх по лестнице и попали в настоящий улей из крохотных комнатенок и темных коридоров. На каждом этаже стояли умывальники, выкрашенные в гигиенический зеленый цвет. Артур сверился со своей Vorladungи нашел-таки номер комнаты, в которую он должен был явиться. Мы попрощались торопливым шепотом.
— До свидания, Артур. Удачи. Подожду вас здесь.
— Спасибо вам, мой милый мальчик… А если все кончится плохо и я выйду из этой комнаты под стражей, не заговаривайте со мной и вообще не подавайте виду, что вы со мной знакомы, пока я сам первый с вами не заговорю. Было бы неразумно вовлекать во все это еще и вас… Вот адрес Байера; на случай, если вам придется идти туда одному.
— Уверен, что не придется.
— И знаете, что я еще хотел вам сказать, — в голосе у Артура появились скорбные интонации человека, поднимающегося по ступеням виселицы. — Сегодня утром по телефону я вам всякого наговорил, весьма опрометчиво с моей стороны. Но я был так расстроен… Если мы с вами больше не увидимся или увидимся очень не скоро, то я бы не хотел, чтобы у вас от нашей последней встречи остался неприятный осадок.
— Артур, перестаньте молоть чушь. Ничего подобного нет и быть не может. Идите с миром, и давайте побыстрее со всем этим покончим.
Он пожал мне руку, застенчиво постучал в дверь и скрылся за нею.
В ожидании я сел на скамью под кроваво-красным плакатом с объявлением награды за выдачу какого-то убийцы. На другом ее конце сидел толстый еврей, адвокат-трущобник, и его клиентка, заплаканная маленькая проститутка.
— Единственное, что ты должна запомнить раз и навсегда, — повторял он ей по сотому, наверное, разу, — с вечера шестого числа ты больше ни разу его не видела.
— Но они же все равно все из меня вытянут, — всхлипывала проститутка. — Как пить дать. Они так смотрят. А потом как вдруг о чем-нибудь спросят. И даже подумать некогда.
Артур вернулся почти через час. По его лицу я сразу понял, что беседа была вовсе не такой страшной, какой он ее себе представлял. Он очень спешил:
— Пойдемте, Уильям. Пойдемте. Не желаю оставаться здесь ни на секунду больше, чем то диктует необходимость.
Выйдя на улицу, он подозвал такси и велел шоферу ехать к отелю «Кайзерхоф», добавив привычную фразу:
— Только, если можно, не слишком быстро.
— Кайзерхоф! — воскликнул я. — Мы что, собираемся нанести визит Гитлеру?
— Нет, Уильям. Не собираемся… хотя, не могу не признать, легкий флирт с вражеским лагерем доставляет мне определенное удовольствие. Я уже говорил вам, что в последнее время взял себе в привычку ходить туда делать себе маникюр? Не говорил? У них работает прекрасный мастер. Сегодня, однако, цель у нас совсем другая. Штаб-квартира Байера тоже на Вильгельмштрассе. И было бы нехорошо с точки зрения конспирации ехать отсюда прямиком туда.
Засим последовала чистой воды комедия: мы зашли в отель, выпили в холле по чашке кофе и перелистали утренние газеты. Правда, к некоторому моему разочарованию, ни Гитлера, ни кого-либо другого из
Байер занимал большую, пребывающую в полном беспорядке квартиру в одном из самых неухоженных домов по ту сторону Циммерштрассе. Контраст с тем, что Артур назвал «вражеским лагерем», с роскошным, холодновато-мрачным, уставленным дорогой мягкой мебелью интерьером, в котором мы только что пили кофе, был и в самом деле разительный. Дверь в квартиру неизменно стояла настежь. Внутри стены были сплошь увешаны плакатами на немецком и на русском, объявлениями о массовых митингах и демонстрациях, антивоенными карикатурами, картами промышленных районов и графиками, отражающими масштабы и рост забастовочного движения. На голых дощатых полах — ни единого ковра. Постоянный и неотвязный стрекот пишущих машинок. Мужчины и женщины самого разного возраста сновали туда-сюда, болтали, сидя на перевернутых ящиках из-под сахара, в ожидании каких-то важных встреч; терпеливые, добродушные — и чувствовали себя как дома. Казалось, что незнакомых друг с другом людей здесь просто не бывает; стоило человеку войти, и его тут же окликали по имени. Впрочем, даже и к явным незнакомцам обращались на ты. Курили все, и пол был усыпан раздавленными окурками.
Среди всей этой дружеской, энергичной суеты мы наконец нашли и Байера, он сидел в крохотной неуютной комнатке и диктовал письмо барышне — той самой, которую я видел на сцене в Нойкёльне. Увидев Артура, он обрадовался, но ничуть не удивился:
— Ах, Норрис, здравствуйте-здравствуйте. Чем могу быть полезен?
По-английски он говорил, сильно налегая на слова и с достаточно резким акцентом. И кажется, мне еще ни разу в жизни не приходилось видеть таких прекрасных зубов.
— Уже успели пообщаться с нашими друзьями? — тут же добавил он.
— Да, — ответил Артур, — мы прямиком оттуда.
Барышня встала, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Артур, скромно сложив обтянутые перчатками ладошки на коленях, начал рассказывать о своей встрече с полицейскими чиновниками в полицайпрезидиуме. Байер откинулся на спинку стула и стал слушать. У него были необычайно, почти нечеловечески живые глаза какого-то редкостного, темного, красно-коричневого оттенка. Взгляд — прямой, даже с вызовом, и полный смеха, хотя на губах — ни тени улыбки. Он слушал Артура; его лицо и тело пребывали в состоянии полного покоя. Он ни разу не кивнул, не переменил позы, не пошевелил пальцами. В самом этом спокойствии была какая-то могучая, едва ли не гипнотическая уверенность в себе. И Артур тоже не мог ее не почувствовать; он нервически ерзал на стуле и старался не смотреть Байеру в глаза.
Для начала Артур заверил нас в том, что чиновники обращались с ним крайне предупредительно. Один сразу помог ему снять пальто и шляпу, а второй предложил присесть — и сигару. Артур сел, но от сигары отказался; на этом факте он настаивал особо, так, словно приводил его в качестве свидетельства собственной чистоты и стойкости. Вслед за тем чиновник, по-прежнему сама любезность, попросил разрешения закурить. Артур ему в разрешении не отказал.
Затем начался разговор на тему коммерческой деятельности Артура в Берлине, перекрестный допрос, замаскированный под легкую болтовню. Здесь Артур в детали вдаваться не стал. «Вам это будет неинтересно», — сказал он Байеру. Тем не менее я для себя успел сделать вывод, что вежливым чиновникам удалось изрядно его напугать. Они слишком много знали.