Труды по россиеведению. Выпуск 5
Шрифт:
1983 год сегодня уже кажется чем-то давно бывшим. Но содержательно он актуален по-прежнему. Это год Ю. Андропова. Он столь же странен, таинственен, неопределен, как сам Юрий Владимирович. С 30-летней дистанции хорошо видно, что в 83-м соединены, казалось бы, взаимоисключающие события и тенденции.
С одной стороны, физически ощущался запрос общества на перемены и даже готовность к ним. И новый генсек давал все основания предполагать, что это возможно. Начиная с его совершенно революционной откровенности: мы не знаем общества, в котором живем. И это прозвучало из уст верховного хранителя абсолютной истины в последней инстанции! Через несколько лет мы будем поражаться тому, что в официальных СМИ появятся осторожные сомнения в абсолютной интеллектуальной непогрешимости сначала Маркса, а потом и Ленина. Но на старт будущих прорабов перестройки, безусловно, вывел этим своим признанием Андропов.
С другой стороны, он начал перетряску людей в высших партийно-государственных органах, борьбу за усиление дисциплины. И это уже могло рассматриваться двояко: как попытка оздоровить общество или как пролог нового террора. Кстати, возможно и соединение того и другого: «оздоровление» общества через террор (здесь важнейшее: кавычки). Атмосфера того года – смесь надежд и тревог со все б'oльшим нарастанием последних. Ясно: это была попытка вырваться из болотной трясины позднего брежневизма. Требовался свежий воздух. Но мы никогда не узнаем, что нас ожидало, если бы Юрий Владимирович вскорости не скончался: морозный воздух лагерного утра или прочищение легких глотками приближающейся свободы.
1968 год. Пражская весна. Последняя попытка построить социализм с человеческим лицом. Наши танки прокатились по этому лицу. Очевидно: первая в мире страна реального социализма растоптала социалистическую идею навсегда. В том смысле, что после 1968 г. социализм возможен лишь как частичный вариант общественного развития. То есть наряду с другими «измами». В том году советская верхушка, защищая собственные интересы, а также интересы «своей» страны и всего соцлагеря, принесла в жертву идею демократического открытого социализма. Это такая месть того, что мы называем Realpolitik, тому, что мы называем социальной утопией. Заметим: утопией весьма благородной. У замечательных советских, русских историков М. Геллера и А. Некрича есть знаменитая книга «Утопия у власти» 10 – одно из лучших исследований по истории СССР. Но после оккупации Чехословакии мы бы назвали советскую историю «Realpolitik у власти». И хотя идеологически-утопическая составляющая оставалась на поверхности огромного советского моря, это уже, скорее, напоминало мусор на водной глади после шторма.
10
Геллер М.Я., Некрич А.М. Утопия у власти. – М.: МИК, 2000. – 856 с.
Реагируя на нашу интервенцию, А. Галич написал: «Граждане, Отечество в опасности! Наши танки на чужой земле» 11 . Конечно, это моральный приговор. Но с исторической точки зрения, пожалуй, важнее другое. На чужой земле наши танки вбили в землю советскую оттепель. Вскорости уничтожат «Новый мир» Твардовского, начнется массовое избиение инакомыслящих, а в 1974-м Александра Исаевича вышвырнут из страны. Но Прага-68 – главное событие в сложном процессе уничтожения советских демократических надежд. Совершенно случайно вспоминается: первые послесталинские годы остряки называли эпохой реабилитанса. По звучанию похоже на ренессанс, с которого начинается история европейской свободы. Но мы из реабилитанса попали в несвободу.
11
См.: Весь Александр Галич (1918–2003): К 85-летию со дня рождения. – М.: Мороз рекордс, 2003.
И последнее об этом событии. А.Л. Галич наивно полагал, что наши танки на чужой земле. А вот Л.И. Брежнев, Политбюро, коммунистическая номенклатура и абсолютное большинство советских людей считали эту землю своей. Отвоеванной у германцев, обильно политой нашей кровью, облагодетельствованной самым совершенным в истории человечества социальным строем. В Realpolitik это вылилось в то, что на Западе назвали «доктриной Брежнева». Вашингтон признал: страны социалистического блока – исключительная сфера влияния СССР. Тем самым, кстати, констатировалось, что у США есть своя сфера исключительного влияния. Соперничать в открытую можно было лишь в неких третьих сферах. При всей монструозности (одно из любимых словечек И. Бродского) такого раздела мира это придавало некую устойчивость и определенность. В общем, договорились.
Сегодня мы пожинаем поздние плоды этой интервенции. В середине 80-х в Кремль придет, видимо, последний в истории социалист с человеческим лицом. И позволит странам Центрально-Восточной Европы, более того, даже странам империи СССР то, что обещал, но никогда бы не выполнил человек, к светлому имени которого постоянно апеллировал Михаил Сергеевич: самоопределение вплоть до отделения. Что и произошло. Но в сознании советско-постсоветских людей так навсегда и осталось: это наша земля – мы ее своей кровью сделали нашей. Здесь мощные корни и возможности для актуальных русских реваншизма и империализма.
Следующую дату можно просто назвать датой дат. 5 марта 1953 г. советскому народу сообщили, что умер Сталин. Правда, как мы видим сегодня, он совсем и не умер. И в каком-то смысле дело Сталина по-прежнему живет и побеждает. И все-таки, как с исчерпывающей точностью сказано в «Раковом корпусе»: «Людоед сдох» 12 . Открылась возможность для новой эпохи в русской и мировой истории. И она началась. А.И. Солженицын в своей публицистике неоднократно писал, что главная русская задача – сбережение народа. Это вообще-то менделеевская мысль, но с блеском развитая последним великим русским писателем. Так вот, в 53-м до этого было бесконечно далеко. Но закончилось время беспощадно тотального уничтожения народа. И еще одно. В самые последние сталинские годы мы неотвратимо шли к еще большему подъему массовых репрессий и, не исключено, к Третьей мировой войне (такие планы у «чудесного грузина» имелись). Вот она, роль личности в истории. В русской истории. Мы бы даже усилили: роль здоровья и возраста в русской истории. И еще более того: вовремя ли у постели больного появится врач. Здесь нет никакой иронии. Физиологически-врачебное совсем не менее важное, чем социально-экономическое и проч.
12
Солженицын А.И. Раковый корпус. – М.: Азбука-Аттикус, 2012. – 480 с.
Событие, которое произошло за десять лет до смерти тирана, тоже связано с его именем: наша победа в Сталинградской битве. Не хочется в миллионный раз повторять: это был переломный момент в истории Второй мировой войны, Отечественной войны. Действительно, был. Второй раз в этой войне мы оказались на абсолютно последних рубежах: в конце 1941-го – под Москвой и тогда – на Волге. Оба раза выстояли.
В 1938 г. родились Владимир Высоцкий и Алексей Герман. Два русских гения, которые с полным правом могли сказать о себе пушкинское: «И неподкупный голос мой был эхом русского народа». Расцвет их творчества пришелся на годы правления людей, выдвинувшихся в эпоху Большого террора. Сами они были детьми этой эпохи, а их творчество – ответом на нее. В том смысле, что Пушкин – это ответ Петру Великому (по Герцену). Мы не будем обсуждать великого эстетического качества их искусства. Скажем о другом. Поэзия одного и кино другого реконструировали, восстановили, вернули нам время, которое, казалось бы, должно было исчезнуть, раствориться в нескончаемом насилии над обществом. Другими словами, своим творчеством они оживили уже было погибшую Россию 1930-х – начала 1950-х годов. Их вклад в самоэмансипацию русского народа в конце века бесценен.
Восемьдесят лет назад закончилась коллективизация. Видимо, это была черта под русской революцией. Начавшись за примерно семьдесят лет до этого освобождением б'oльшей части народа, она завершилась его новым закрепощением. С этого момента стало ясно: никакого возвращения к прошлому больше не будет, никаких надежд на более или менее сносное будущее нет. Нам представляется, что это была главная победа сталинской диктатуры над русским народом. Убийственно другое: откуда же взялась эта диктатура? Если террор гражданской и 20-х можно списать на инородцев (читай: жидомасонов), то в начале 30-х уже произошла русификация большевизма. При этом речь идет не только об этническом происхождении, но больше о социальной повседневности, которая вдруг стала вполне узнаваемой: Киров, Ворошилов, Молотов и др. – это нормальные среднестатистические русские люди. И они же учинили над своим народом такое…
Это означает, что в известном смысле сам русский народ покончил свою жизнь самоубийством. Думать так, писать так – уже почти невозможно. Тем более принять это, согласиться с этой мыслью. Но ведь мы должны найти хоть какое-то объяснение. То, что предлагается, как нам кажется, – констатация. К объяснению мы еще должны прийти. Но нельзя перекладывать ответственность за наше самоубийство на какого-то другого.
Утром 6 января 1918 г. было разогнано Учредительное собрание. Это и есть подлинный день большевистской революции (до этого они все-таки были временные). Почти сто лет шло к этому событию русское освободительное движение. И дойдя, рухнуло в одночасье. Этот день завершил два цикла: русской революции, начавшейся 9 января 1905 г., и революционный 1917 г. Помимо прочего, однодневная история Учредительного собрания показала: русская демократия не умеет и не может сопротивляться злу. Дело свободы было отложено на конец ХХ столетия.