Туман
Шрифт:
–Да далеко со сломанными ребрами не убежишь, – улыбнулась медсестра. – А губы обрабатываю. Он, когда в себя приходил, вытереть их пытался. Простыни запачкал. Испугал меня: думала, откуда кровь, а это отпечаток с его пальцев…
–Да…. – засмеялся Олег Васильевич. – Не завидую я владельцу той машины, которая его сбила. Помял наш подопечный ее, наверняка, основательно. Кости крепкие, хорошие… Такие можно сломать только с большим ущербом для машины! – на этот раз доктор широко улыбнулся и подмигнул Наталье Сергеевне. –Ну, да ладно… Пойдемте в следующую палату.
Олег Васильевич уверенной походкой направился к двери, всем своим видом дав понять, что осмотр завершен. Наталья Сергеевна же суетливо поправила одеяло на больном и поспешила за доктором. Когда дверь за ними закрылась, и шаги поглотила соседняя палата, на лоб нашего больного приземлилась невесть откуда взявшаяся муха. Она по- хозяйски обошла лоб по периметру, остановилась у небольшой выпуклой родинки и, как бы облокотившись на
Больной открыл глаза. Увидел знакомый уже потолок с разводами. На этот раз пятна не расплывались…Он попытался повернуть голову, но, памятуя о том, какая боль прорезала его мозг прошлый раз, сделал это с крайней осторожностью. Его взору предстала небольшая палата, явно давно не видевшая ремонта. Стены были выкрашены нежно голубой краской, которая, впрочем, со временем выгорела на солнце и стала почти белой. На полу лежал полинялый, но еще крепкий линолеум. Рядом с кроватью была небольшая тумбочка, на которой стоял стакан воды и лежал крем с незатейливым названием «Детский». Он вдруг явно ощутил, как хочет пить. Потом вспомнил, что тоже желание испытывал, когда приходил в себя прошлый раз. Потом в памяти всплыла теплая струйка, стекающая по подбородку. Рефлекторно он посмотрел на пальцы, ожидая увидеть на них алые следы, оставленные накануне. Но подушечки пальцев были чистыми. Губы при этом ощущали некое сухость и жжение, и оттого возникало невольное желание намазать их чем-то жирным. Хотя, даже не намазать. Хотелось шлепнуть на них какую-нибудь тряпку, пропитанную жирной влагой, и чтоб прямо влага эта стекала по губам и живительным нектаром попадала в измученный от жажды рот… В голове коряво сложилась картинка: на тумбочке стакан воды и тюбик с кремом. Вот он, живительный нектар для измученного организма! Он хотел приподняться на локте, чтобы повернуться к прикроватной тумбочке, дернул рукой, тут же почувствовал укол в районе внутреннего сгиба локтя, и в этот момент рядом с кроватью повис полупрозрачный шланг от капельницы, тихо хлестнув по ее спинке. Но все эти ощущения и наблюдения моментально перебила острая боль в грудной клетке. Он невольно вскрикнул, упал на спину, так и не сумев подняться. Боль почти сразу притупилась, но не ушла, а противно и тревожно заныла. По телу разлилась слабость, голова снова закружилась. Из уголка рта выскользнула и медленно побежала знакомая тонкая теплая струйка.
И, не смотря на слабость, головокружение и навалившуюся вдруг страшную усталость, нестерпимо захотелось есть…
Глава 6
Погода совсем испортилась. Последние дни октября давали о себе знать: дожди лили теперь почти безостановочно, солнце спряталось за сизые тучи и уже не радовало даже редкими теплыми лучами. Все вокруг стало мокрым и серым. Казалось, природа, умаялась за лето в трудах своих: в цветении, плодоношении, устала от суетливых порханий бабочек, комаров, жуков, даже от пения птиц, которому радовалась с раннего утра до позднего вечера, тоже устала. Теперь она уже не была похожа на юную девушку. В ее лике все больше появлялось морщин в виде коры обнаженных деревьев, ее косы больше не были густыми, а увяли и редкими кустиками пожелтевшей травы лежали на посеревшей от дождя земле. В ее очах больше не отражался огненный восход солнца, а голубые глаза озер стали серыми и блеклыми.
Наш паучок заснул до весны, забравшись в широкую щель на подоконнике. Его паутина, оборванная ветром бессильно трепыхалась за окном. В ней запуталась зеленая хвойная иголочка и запоздалая муха. Но паучок уже не видел этого.
В дом забралась сырость. Она поселилась во всех углах, потолке, покрывая их серыми пятнами. «Старик» экономил дрова, которые запас на зиму и ходил в лес за хворостом. Но хворост был мокрый, долго не загорался, все больше дымил. Тепла от него тоже было мало, и «старик» зябко кутался в старую куртку с одним карманом, которую теперь не снимал даже дома. Грибов в лесу больше не было. О ягодах и говорить нечего было, и надобности выходить на улицу тоже не было. Целыми днями Он проводил дома. Сырая погода, осень, одиночество не преминули оставить отпечаток в Его жизни: им овладела тоска и тревожное чувство безысходности. Он, как и прежде, часто задумывался, сидел молча и смотрел мимо стен, вглядываясь в туман Его воспоминаний. Его не было здесь, несмотря на то, что он жил ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. Он ясно ощущал, что, если Он не вспомнит своего прошлого, Его скоро не станет. Ему важно было ощутить значимость себя. Он хотел быть нужным для кого-то. Он хотел быть кем-то любим… Любим…И он был почему-то уверен, что Он действительно любим, только Он никак не мог вспомнить, кем. Иногда в памяти всплывал женский силуэт. Но кто это был? Он не мог разглядеть ни лица, ни цвета волос, ни роста, на даже возраста. Была ли то его любимая женщина, или дочь, или мать-старушка, которая выплакала все глаза, ожидая пропавшего сына домой… Иногда Он слышал голоса: спокойные, уравновешенные, теплые, а иногда резкие, тревожные, как будто кто-то кричал от отчаяния. Но, сколько Он ни всматривался в эти образы, сколько ни вслушивался в голоса, не мог ничего ни разобрать, ни вспомнить.
Что? Что будет дальше? Если Он перезимует эту зиму, что дальше???
Раньше Он часто сидел у окна, наблюдал за лесом. Его успокаивал его размеренный, за десятилетия сложившийся ритм жизни. Несмотря на внешнее спокойствие, в траве копошилось великое множество насекомых, на ветвях в гнездах сидели птицы, выводя потомство, цвели цветы, летали бабочки, росли ягоды, грибы, орехи и другие дары дикого леса. Все там было взаимосвязано и размеренно. Все для кого-то или для чего-то служили. А Он сидел у окна и являл собой полную противоположность всей этой жизни: никому не нужный, даже для себя не существующий, так как Он не знал ни своего имени, ни сколько ему лет, ни кто Он.
Теперь, когда за окном лил дождь, все живое спряталось от взора или заснуло да весны, вид за окном навевал еще большую тоску. Поэтому Он или сидел за пустым столом, закрыв глаза, или лежал на кровати за полинялой шторкой.
Было постоянное чувство дремоты и усталости. Казалось, когда-то Он уже испытывал нечто подобное…Может быть Он раньше много работал и оттого не высыпался и уставал? Нет… Это что-то другое…
Глаза сами собой закрылись, и Он снова погрузился в дремоту…
–Денис! – позвал приятный женский голос.
–Что?
– вяло ответил Он спросонья.
–Денис! – снова позвал голос…
Он резко открыл глаза и рывком сел в постели. В доме никого, кроме него не было.
Денис!!! Его зовут Денис!!! И этот голос… Он определенно ему знаком.
Сон, как рукой сняло. Мысли, взбудораженные внезапным озарением, метались, путаясь еще больше, превращаясь в разляпистую кашу, в которой, как в болоте тонули остатки здравого смысла. Он, как загнанный зверь, стал метаться по дому. Двери жалобно скрипели, половицы подхватывали этот стон, а Он то широкими шагами измерял комнату, то выбегал в сени, натыкаясь в темноте на лавку и таз, потом снова забегал в комнату, тревожно всматривался в разбухшее от дождя окно, снова начинал метаться… Наконец, окончательно выбившись из сил, тяжело упал на колченогий стул, оперся о край стола и глубоко вздохнул. Выдох был медленным, Он как бы приходил в себя. Закрыл лицо ладонями, взъерошил волосы и, наконец, широко улыбнулся. Теперь Он не был никем. Сейчас, в эти мгновения, родился на свете человек. И имя этого человека было -Денис. И этим человеком был Он.
Глава 7
–Ну что же Вы, голубчик, нельзя же так. Позвать надо было. Недалеко я тут. А Вы сами все…Нельзя так, батенька. – медсестра причитала, укладывая под голову больного измятую подушку. Своей речью она напоминала медсестру XIX века. И употребление этих слов: «голубчик», «батенька». Да и образ ее соответствовал этому представлению необычайно: вместо белого халата – темное платье в пол, поверх которого был одет белый фартук с широкими лямками на плечах. На голове ее красовался белый платок, завязанный на затылке. Волосы убраны на пробор и затянуты в тугой большой пучок. Видимо, Наталья Сергеевна, несмотря на свой возраст, могла еще похвастаться богатой копной волос. Сам ее возраст, при этом, сложно было определить: лицо было явно уже не молодое, но не испещрено морщинами, как у старухи. Напротив, кожа была гладкой, хотя уже и потеряла былую девичью упругость. Выбивалась из образа лишь одна деталь: из кармана фартука торчал мобильник. И в это мгновение он зазвонил. Наталья Сергеевна взяла трубку. Некоторое время она слушала торопливое щебетание ее абонента. Потом ответила:
–Нет, Дашенька. Такого человека в нашей больнице нет. А ты спроси, может быть ее интересует мужчина лет 50-ти, высокий… Имя, к сожалению, сказать не могу. Он после ДТП ничего не помнит…Нет? Жаль… И никому то он не нужен…
Потом медсестра, вспомнив, что находится рядом с тем, о ком сейчас шла речь, виновато улыбнулась. Присела рядом на стул.
–Рано или поздно и Вас найдут. Да и сами Вы скоро все вспомните и отправитесь домой. Заждались, поди уже Вас, – и она снова улыбнулась. – А пока дайте-ка руку. Надо снова капельницу поставить. Ну ка, поработайте кулачком… Так, – Наталья Сергеевна нащупала вену, -Ну…Вдохнули… Вот и ладненько. Вот и молодец. Больше руку не дергай. Лучше зови. Если я не смогу придти, Надя, моя помощница тут же явится. Давай ка я тебя водичкой напою… Вот и молодец. Губы сам помажешь? А то я хоть давай, – она говорила, как с маленьким ребенком… Или с душевнобольным… Нет, лучше думать, что с маленьким. – Через час обед принесут… Ну ладно, пойду я… А ты зови, -перешла она на свойский тон, показывая, что прониклась своим подопечным и, если он позовет, тут же придет. И Надя никакая ей не нужна.