Тур де Франс. Их Италия (сборник)
Шрифт:
Знаменитые французские картины разных веков
Эдгар Мане. Олимпия. XIX в.
Жорж де Латур. Шулер с бубновым тузом. XVII в.
То и дело возникают настоящие баталии между «арабской» молодежью (ставлю слово в кавычках, потому что на самом деле они родились во Франции и по закону являются французами) и полицией, которая предпочитает вообще не появляться в «арабских» районах Парижа, Марселя и других городов.
Когда мы были в Марселе, мы посетили семью Мохамеда Гуада и Хассины Хамдад. Мохамед – статный, красивый мужчина, родился во Франции, прошел военную службу в рядах французских вооруженных сил, является социальным работником. Говорит по-французски ровно так, как говорят французы. Его жена, Хассина, родилась в Алжире, приехала во Францию совсем девочкой, вышла вскоре замуж за Мохамеда, родила ему четырех детей, тоже является социальным работником.
Угощали нас восточными сладостями, разными «Пепси», «Кока» и «Спрайтом», чипсами, орешками и… вином.
– Вы разве пьете вино? – спрашиваю я Мохамеда. – Ведь ислам…
Он отвечает, смеясь:
– Ну, мы-то не очень соблюдаем ислам, если не считать некоторых праздников. Так что вино пьем.
– И дети наши ходят в католическую школу, – встревает Хассина.
– Почему? – удивляюсь я.
– Чтобы они чувствовали себя французами, а не сразу оказались бы здесь чужими, – отвечает она.
– А вы себя чувствуете французами?
Наступает несколько напряженная тишина. Потом Мохамед говорит:
– Нам не дают себя чувствовать французами.
– ???
– Нас считают ворами, преступниками, это априори.
Пока Мохамед говорит, дети сидят и молча слушают. Тут вступает в разговор Иван:
– Если бы играли друг против друга сборная Франции и сборная Алжира по футболу, вы бы за кого болели?
Мадам Грегуар – француженка или как бы?
«Марьяна» – символ французской революции, свободы, равенства, братства
Потолок в семье иммигранта Грегуар
Семья Грегуар
Сценка в Лурде
Взрослые опять молчат. Не молчит старший сын, которому лет двенадцать. Он чуть ли не подскакивает и громко говорит:
– За Алжир!
Напоминаю: этот разговор происходил в Марселе, население которого на 15 процентов состоит из выходцев Магреба. Представляете, 15 процентов! И казалось бы, они должны быть рассеяны по городу, но нет, они почти исключительно живут в «алжирском квартале». Нет, это не гетто в традиционном смысле слова, это, скорее, нечто похожее на «немецкую слободу», в которой людям одной культуры удобнее жить рядом друг с другом. Жить среди «настоящих» французов они не хотят, да и «настоящие» французы не хотят этого. Так о какой интеграции речь?
Но все-таки выходцы из Магреба живут в самом городе, а не где-то на его окраине – это я говорю о Марселе. Что до Парижа, то там все обстоит именно так: представители иммиграции, будь она из Магреба или черной Африки, живут на окраинах. Например, в Нантере, где мы встретились с семейством Грегуар. Там были мама с папой, им около пятидесяти лет, их приятель, приехавший к ним из Кот-д’Ивуар, и две дочери, которым около двадцати лет. Они родились во Франции, совершеннейшие француженки как по языку, так и по одежде, ходят на работу, но признаются, что все их друзья – такие же черные, как они, что между ними и «настоящими» стоит невидимый, но совершенно непроницаемый и неодолимый барьер.
– Вы останетесь во Франции? – спрашиваю я.
Тут вступает папаша, который полулежит в кресле, обнажив при этом довольно большой круглый живот:
– Да, мы останемся, мы никуда не уедем, нам здесь нравится. И пройдет время – не такое уж большое – и Францией будем управлять мы.
– ???
– Мы рожаем в два-три раза больше детей, чем они, нас станет больше, чем их, вот тогда мы и будем рулить.
Интеграция?
В Нантере же мы были в гостях у Джамилы Аллауи и ее мамы. Принимали нас по высшему разряду: восточные сладости, кофе, на все просьбы – «пожалуйста». Джамила тоже родилась во Франции, является гражданкой Франции, что не мешало ей совершенно открыто говорить нам о том расизме, с которым ей приходится сталкиваться. Например:
– У меня – университетское образование и степень. Казалось бы, особых трудностей с получением работы быть не должно. Но достаточно позвонить куда-нибудь и на вопрос нанимателя ответить, что меня зовут Джамила, и я услышу, что место уже занято. Но однажды я сказала, что меня зовут Изольдой, и меня тут же пригласили на собеседование.
Музей баcкской истории и культуры в Байоне
Месье и мадам Эррамур, владельцы бара в Байоне
– И что же?
– А то, что я получила должность, потому что очень легко отказать по телефону, а тут я сижу перед человеком, разговариваю с ним и сумела ему доказать, что я и есть тот человек, который нужен ему.
В течение всего этого разговора мама Джамилы, которая очень плохо говорит по-французски, была явно обеспокоена, то и дело возражала дочери, что, мол, нет никакого расизма, что все у них хорошо, что зря она это говорит. Говоря проще, мать была напугана тем, что ее дочь, откровенничая с нами, журналистами, да еще русскими, подвергает себя опасности.