Турбо Райдер
Шрифт:
Отец человека благосклонно кивнул им в ответ, и снова уже хотел было погрузиться в воспоминания, просмаковать первое убийство, женщину, которую он нагнал дождливой ночью и зарезал (как же это было сладко, как же это было приятно, он мог поклясться, что ощущает, как её жизнь протекает у него сквозь пальцы, как её пульс переходит по рукояти ножа, воткнутого в сердце, прямо ему в руку, а из руки в грудь, находит путь к сердцу и гнездится там, даруя силу, которой убитая оказалась недостойна), но теперь уже все снова замолчали по совсем
И замолчали не просто все, замолчало само место, не стучали туфли по паркету, не слышалось звона от барной стойки и с кухни. В зале появилась она.
– Дамы и господа...
– таинственно сказал конферансье (его не было в зале, но голос его должен был прозвучать и он прозвучал).
– Выступление начинается.
Выступление началось.
Воображаемый сам себе отец человека воображаемо за...
– Не закрывай глаза, я прошу тебя.
Она пела, но она же, другой частью себя, подошла к отцу человека и присела к нему за столик, а официант быстро наполнил ей бокал шампанским.
– Сейчас так много звёзд, ты так не считаешь?
Отец человека взял стакан с бурбоном и посмотрел в потолок.
– И правда. Очень много звёзд... А я хотел бы забыть.
Господи, как же ты невыносимо прекрасна.
– Забыть меня?
– она рассмеялась и тряхнула длинными светлыми волосами
– Да.
Он больше не мог ничего сказать, а она не хотела ничего говорить, и звучала вокруг них музыка про то, что вокруг много песен, и мечтаний, и, самое главное, звёзд.
Отец человека думал о том, что его жена, давно убитая им, сидящая напротив него, великолепна, идеальна, очень красива, восхитительна...
– Я прошу, хватит.
– Я бы всё равно хотел забыть тебя.
– Я это понимаю... я плохая, да?
– Ты не плохая, просто я...
– Но я же плохая.
Музыка звучала и звучала. Люди вокруг разговаривали о своём. Официанты носились туда и сюда с закусками и выпивкой.
Отец человека и его жена сидели и молчали.
– Ты не плохая.
– в конце концов сказал он ей.
Она улыбнулась, показывая, что не верит, но понимает, и резко сменила тему.
– Как он?
– Он ушёл в город...
– отец человека улыбнулся.
– Знаешь, а ведь он тоже не плохой.
– Даже несмотря на то, что убил тебя?
Отец человека вздохнул и ответил:
– Я этого заслуживал.
Она кивнула в ответ.
– Этим мы с тобой и отличались... Мы же почти одинаковые были, милый. Но ты понял, что ты плохой и всего этого заслуживаешь. А я - нет...
Не думай о том, как убил её, дурак, что ты, что ты, что ты
– И правильно, не думай. Лучше подумай о чём-нибудь хорошем?
И сразу же в памяти его всплыло многое, кроме её светлых волос. Отец человека вспомнил их первую встречу. Университет. Её простое, но изящное платье, её всё такие же светлые, но тогда
– А ты меня действительно любил?
– Я тебя и сейчас люблю.
– Но говорил, что не любишь.
– Это очень трудно - любить тебя.
Теперь это были не только волосы. Она сидела напротив такая же, как в момент их первой встречи, молодая и ещё более прекрасная, и отец человека понял, что сам стал моложе, под стать ей.
Воображаемый сам себе отец человека воображаемо закрыл воображаемые самому себе глаза и вспомнил.
К тому моменту он успел убить неведомое множество кошек, собак и троих женщин. Не то, чтобы очень много, и не то, чтобы именно специально женщин, просто ненавидел их отец человека больше, чем мужчин.
Он стоял в универси... Хотя зачем?
Он не захотел представлять себе момент таким, каким он был на самом деле. Воспоминания - как солнечные лучи, делай с ними, что хочешь. Поэтому встретились они не в университете, в первый день, на знакомстве группы.
Это был парк. Или даже открытый космос. Вокруг звучала босанова. Она шла в лёгком платье, а музыка обволакивала её, подчёркивала её божественность. Из её глаз светила пронизывающими лучами взорвавшаяся Бетельгейзе. А губы, немного бледные, возбуждали, когда она улыбалась, и ещё больше возбуждали, когда она была серьёзна.
В первый раз в своей жизни отец человека почувствовал к женщине что-то ещё, кроме всепоглощающих презрения и ненависти. А она сама, объект этого "чего-то ещё", посмотрела на него лучами взорвавшейся сверхновой из глаз и сказала:
– Почему вы так на меня смотрите?
Он не нашёлся с ответом.
Она, не дождавшись, в ответ улыбнулась, пожала плечами, и пошла было мимо, но тут он спохватился, догнал её и, краснея, бледнея, смущаясь, спросил её имя и телефон... Вокруг был цветущий луг или прекрасный зимний лес. А ещё звучала босанова.
Воображаемый сам себе отец человека воображаемо открыл воображаемые самому себе глаза.
Она всё так же сидела напротив и всё так же пела со сцены, но, конечно, она сидела напротив, смотря на него, улыбаясь.
– Это было очень мило. И зачем тебе это забывать?
– Я... я тебя убил.
– Что за глупости!
Она нахмурилась, отпила из стакана, резко протянула руку через стол и взяла его за указательный палец.
– Дурачок. Это я плохая. Я.
– Ты не плохая.
– хмуро и упрямо ответил отец человека
– Дурачок, какой же ты дурачок.
И столько пронеслось в памяти отца человека эпизодов, столько хорошего и плохого, столько всего, что он не выдержал и заплакал. Ещё и музыка. Босанова. Его и её музыка. Отец человека не мог сдержать слёз, они капали на тарелку в стакан.