Турки
Шрифт:
– - Где же это ты их слышал?
– - А в городе, -- говорит.
– - Как же ты туда попал?
– - Я с дедушкой ездил: тятьку в Москву подвозил -- ну, и видел.
Меня так и подняло всего.
– - Гриша, миленький, расскажи!
Гришутка стал рассказывать:
– - Все они черные-пречерные, ровно загорели очень, носы у них большие. Ходят они по городу, как будто так и надо…
– - А страшные они?
– - Нет… не очень.
– - Ты их близко видел?
– -
– - И они тебя ничего?
– - Ничуточки.
После этого мне еще больше захотелось увидеть турок. Я было стал приставать к бабушке и звать ее в город, но она меня и слушать не хотела:
– - Вот еще что выдумал! Зачем нам в город тащиться? Лучше не приставай!
И вдруг, на мое счастье, к нам опять приехала тетка Афимья. Я всякий раз радовался ее приезду, потому что она всегда привозила новости. Бросился я к ней навстречу и теперь.
Тетка поздоровалась с нами и проговорила:
– - Слышали? Завтра турок из города мимо нас погонят.
– - Куда?
– - Да в Москву, а там в ихнюю сторону; отдохнули досыта небось.
– - Ну что ж, и слава богу, -- сказала бабушка.
– - Известно, слава богу, -- согласилась и тетка, -- а то все под страхом ходишь.
Я не выдержал, бросился на шею тетки и стал просить:
– - Тетя, миленькая, возьми меня с собой! Я турок погляжу.
– - Ну что ж, поедем, говорит тетка и сама смеется.
– - Только смотри… ну-ка, они схватят тебя да с собой и увезут!
– - Так я и поддамся!
– - А не поддашься, так поедем.
Тетка пообедала у нас, посидела с часок и стала справляться домой. Поехал и я с ней.
В Левашеве я был сам не свой. Пришел вечер, легли спать, я и заснуть не мог, все думал, как я завтра турок увижу. И что мне только не лезло в голову! До третьих петухов я не смыкал глаз. Зато и заснул как убитый. Утром тетя Афимья стала меня будить, но я и голоса ее не слышу. Едва разобрал, что она мне говорила; и, только я разобрал, что она поднимает меня турок глядеть, я, как кошка, спрыгнул с постели и бросился со всех ног к трактиру, мимо которого шла большая дорога. Когда я подбежал к трактиру, то оказалось -- турки были там уж. Их было довольно много, больше ста человек. Одни из них ехали на подводах, другие шли пешком. У трактира сделали привал, и они -- кто стояли, кто лежали, раскуривая табак, и разговаривали между собой. Их окружали провожавшие их наши солдаты. Гришутка говорил правду: турки были не очень страшны, только смуглые и черноволосые, и носы у них были большие. Одеты они были так же, как и наши солдаты, только все у них было похуже. Но старшие были много щеголеватее наших солдат: мундиры на них как врезаны, а головы их украшали красные фески с кисточками. У меня разбежались глаза, и я не знал, кого вперед рассматривать. Я вошел в их круг и глядел то на одного, то на другого. Наконец я остановился около одного солдата, большого такого, плечистого, тоже с большим носом, причем этот нос был еще с горбиной. Он мне показался очень веселым; глядит кругом, посмеивается -- должно быть, радуется, что в свою сторону идет. Увидал он меня, схватил под мышки и высоко-высоко поднял на воздух и говорит по-нашему, хотя очень плохо:
– - Хошь, к нам пойдем? а? Хошь?
Сердце во мне так и затрепетало -- и жутко мне, и весело.
– - Пусти!
– - взвизгнул я изо всех сил и заболтал ногами.
Спустил меня турок на землю, отскочил я от него, а он все глядит на меня и все смеется.
– - Как зовут? Ванька звать?
– - спрашивает.
– - Нет, врешь, Петюшка!
– - говорю я.-- А тебя как?
– - Идрис. Идрис-Хурдшуд меня звать, -- говорит турок, а сам все скалит зубы.
Народу собралось вокруг множество. Из села и из соседних деревень пришли; некоторые вышли из трактира: глазеют все на турок, дивуются и рассуждают меж собой. Вдруг из трактира выступил не известный никому высокий, сухощавый мужик, порядочно выпивший. Он подошел прямо к туркам, остановился против того, что меня на руки брал, и закричал звонким голосом:
– - Ишь, нехристи, душегубы!.. Отъелись нашего хлеба-то!.. Теперь опять будете крещеных людей мучить?!
И он быстро развернулся и со всего размаху ударил Идриса в ухо. У того и кепка с головы соскочила.
Подскочили к расходившемуся мужику наши солдаты, оттолкнули его прочь; а большой турок поднял кепку, стряхнул с нее пыль и сквозь слезы проговорил:
– - Мой не виноват; твоя солдат -- твоя начальств велит; моя начальств -- моя солдат велит, и война делаем.
– - Верно, верно!
– - загалдели в народе.
Но высокий мужик пропустил слова турка мимо ушей. Он все ругался и порывался еще ударить какого-нибудь турка, но ему не дали ходу. Большой турок надел кепку и отвернулся, а лицо его уже не смеялось, а стало грустное-грустное.
Вскоре вышли из трактира старшие из сопровождавших солдат и велели готовиться в путь. Собрались турки и наши солдаты и пошли вон из Левашева.
С тех пор я настоящих турок и не видал уже ни разу, зато таких, вроде этого высокого мужика, видел и слышал много раз.
1898 г.